Созвездье Пса

Предположение выглядит несколько неожиданным. Возможность такого расположения входа никогда не обсуждалась, Сибиэс и Д. считают, что ворота должны находиться западнее, приблизительно в 20 метрах.

Перспективы реальной проверки минимальные, поскольку именно в этом месте внешняя стена Казармы разобрана полностью, включая фундамент. Вместе с тем даже предположение о наличии входа (точнее, ворот) именно у южной стены пом. № 60 позволяет сделать некоторые любопытные выводы, о которых ниже.

Субъективное впечатление: чистота эксперимента всё-таки сомнительна, мы могли «увидеть» и «почувствовать» не остатки входа, а что-то совсем иное…

 

Мы сидим с О., как когда-то, на моей штормовке, говорить нет охоты, да и не о чем. Даже странно, что мы с ней могли когда-то досиживать вместе до рассвета. Почему-то хочется спать, хотя раньше думалось, что в Херсонесе спать хочется только утром, когда надо идти на работу. Впрочем, днём тоже хочется, и даже вечером. А вот ночью…

…Ночной Херсонес не похож на дневной. Тьма зализывает раны, и мёртвый город становится как-то выше, серьёзнее. Страшнее… Конечно, в центре, где всё уже копано-выкопано и цементом залито, спокойно, приятно, туда и гулять все ходят. В монастырском саду — прямо чистый рай, недаром его Гефсиманским прозвали, каждую ночь милиция парочки оттуда гоняет. Этот, ближний, Херсонес даже ночью тихий, какой-то ручной. А ежели пройти от нашей Веранды налево да за холм перевалить — вот там, посреди мёртвого, не копанного никем Западного городища, — там лирики мало. Зубья стен в лунном свете пострашнее здешних привидений, мёртвая жёлтая трава кажется каменной. Херсонесская саванна…

У западных стен мы часто любили собираться ночью. Давно, правда, это было… Как там пьётся шампанское! То есть пилось, конечно… Оно даже не пузырится — стоит в кружке ровно, как ртуть. Прибоя не слышно, не видно огней Себасты, только над головами Млечный Путь и этот оскаленный лунный череп… Потомy и не любят Западное городище здешние влюблённые. И вообще, нынешняя публика ночью там не шляется, да и я там давно не был. Хоть и под боком — только за холм перевалить.

И после всего этого меня обвиняют в херсонесской мистике!

О. молчит. Её губы равнодушны и холодны, как в ту ночь, два года назад, когда мы с ней расставались…

 

…Борис с Маздоном спят. Лука же, как ни странно, скучает у входа, рядом с нашим покойным источником. Но даже тьма не может скрыть его печаль.

— Держи, Лука, кури! Помялись немного, забыл пачку из кармана штормовки вынуть, как тут не помяться? Вот кончится курево, тогда будешь доставать у адмирала…

 — Что, обидели? И сильно обидели? А ты ей стихи читал? А про привидений здешних рассказывал? А про?.. Тяжёлый случай… Ну, ничего, главное бодрости не теряй. Только ежели будешь звать её к нам, не сажай на мой лежак. И кружку мою не давай. И вообще, держи свою кружку-ложку отдельно!..

Новолуние. Стен еле виден разлёт.
В полночь тень из могилы разбитой встаёт.
Вслед за нею другие — от края до края.
«К нам иди! Ведь ты наш!» — кто-то тихо зовёт.

Кто из нас не любит скрежет будильника? Я тоже не люблю, тем более в Херсонесе, да ещё без пятнадцати шесть. Нет, тут лучше вообще не ложиться! Но делать нечего — многолетняя привычка берет верх. Вскакиваю, тормошу Бориса. Впрочем, Борис, образцовый офицер, уже и сам встаёт. Маздон и Лука, естественно, мирно спят. Маздон — по долгу службы, фотографу спозаранку делать нечего, а вот Лука — по одному ему известной причине. Попытки его растормошить заканчиваются только невнятным бормотанием и подёргиванием усиками…

Ясно! Не видать мне в этом году Луки на раскопе. Жаль, копал он отменно, а в давние годы вообще был орёл, порою даже за руки хватать приходилось, настолько увлекался. Но что делать, и это проходит. Неужели и у меня пройдёт? А вот дрыхнет Лука классически, во сне у него совершенно детское выражение лица, вдобавок посапывает он так беззащитно, что поистине неотразим. И усики, усики! Ах, тюленчик ты наш!..

А ведь точно — тюлень!