Созвездие

Игнатий Семенович пожал плечами и вернулся на свое место с листками Арсика. Я был вне себя от злости. Только сейчас я понял, как удружил мне профессор Галилеев, подсунув старика. Игнатий Семенович был рекомендован как автор сорока статей и обладатель семи авторских свидетельств. Все эти работы были коллективными Между прочим, фамилия Игнатия Семеновича была Арнаутов. Это обстоятельство позволяло ему, как правило, стоять первым в списке авторов. Тоже немаловажно, поскольку при ссылках на статьи обычно пишут: «В работе Арнаутова и др. с убедительностью показано…» И так далее.

Следовательно, Арсик со своей красивой и остроумной идеей попал в разряд «др.». «Ну нет! — подумал я. — Арсик будет стоять первым, чего бы мне это ни стоило».

Таким образом, Арсик откупился от меня идеей, и я позволил ему заниматься чем он хочет. Бог с ним! Если он хотя бы раз в полгода будет выдавать нечто подобное, его присутствие в лаборатории себя оправдает. Лишь бы он не очень мешал своими разговорами о любви и непонятными шутками. Они расхолаживают коллектив.

Вскоре я уехал в командировку. Все были при деле. Игнатий Семенович раздобыл настольную вычислительную машину и рассчитывал элемент Арсика, сам Арсик возился с установкой, а лаборантки заканчивали мою схему. В лаборатории царил приятный моему сердцу порядок. Я уехал с легкой душой, выступил на конференции и вернулся через три дня.

Когда я пришел в лабораторию, я сразу почувствовал что-то неладное. Было какое-то напряжение в воздухе. Все сидели на тех же местах, будто я и не уезжал, так же тыкал в клавиши машины Игнатий Семенович, но что-то уже произошло. Катя поздоровалась со мной не так, как обычно. Она взмахнула своими ресницами, опустила глаза и пробормотала: «Здравствуйте, Геннадий Васильевич…» А Шурочка тревожно на нее взглянула. Обычно Катя здоровалась сухо, одним кивком. Арсик приветственно помахал мне рукой. Другая его рука, левая, лежала на установке и была обтянута у запястья тонкой ленточкой фольги, от которой тянулся провод к коммутирующему устройству. Помахав правой рукой, Арсик впился в окуляры и отключился от внешней жизни.

— Как дела? — спросил я.

— Мы все сделали, — сказала Шурочка. Катя сидела отвернувшись.

— Молодцы, — похвалил я и подошел к своей установке. Катя вдруг вскочила и выбежала из лаборатории, пряча лицо. Я успел заметить, что глаза у нее полны слез и тушь с ресниц ползет грязноватыми струйками по щекам.

— Что случилось? — спросил я Шурочку.

— Ничего! — вызывающе сказала она. — Это вас не касается.

— Все, что происходит в лаборатории в рабочее время, касается меня, — сказал я. — Если я могу чем-нибудь помочь или требуется мое вмешательство…

— Ваше вмешательство безусловно требуется, — произнес Игнатий Семенович.

Арсик оторвался от окуляров и сказал:

— Игнатий Семенович, не желаете ли взглянуть?

Старик испуганно вздрогнул, замахал руками и закричал:

— Не желаю! Не испытываю ни малейшего желания! Занимайтесь этими глупостями сами! Растлевайте молодежь!

— Ну-ну, уж и растлевайте, — добродушно сказал Арсик.

— Может быть, мне объяснят, что происходит? — сказал я, тихо свирепея.

— Геша, все тип-топ, — сказал Арсик.

Шурочка ушла искать и успокаивать Катю, а я принялся проверять собственную схему. Это отвлекло мое внимание и позволило забыть о случившемся. Но ненадолго. Через полчаса вернулась Катя с умытым лицом. Под глазами были красные пятна. Проходя мимо Арсика, она прошептала:

— Я тебе, Арсик, этого не прощу!

— Катенька, не надо! — взмолился Арсик. — Это пройдет.

— Я не хочу, чтобы это проходило, — твердо сказала Катя.

Я сделал вид, что ничего не слышу, хотя в уме уже строил разные догадки. Потом подчеркнуто холодно я дал лаборанткам следующее задание и углубился в работу.

Вскоре пришла ученый секретарь института Татьяна Павловна Сизова, стала требовать очередные планы, списки статей, заговорила о перспективах и прочее. Между этим прочим она спросила, когда защитится Арсик.

— Никогда! — сказал Арсик.

— Когда напишет работу, — пожал плечами я. — Идея у него уже есть, осталось оформить.

— А это в науке самое главное, — наставительно заметил Игнатий Семенович, выписывая в журнал цифры. — Да-да! Не головокружительные идеи, а черновая будничная работа.

И он сурово поджал губы.

— Что вы можете знать о моей работе? — медленно начал Арсик, поворачиваясь на стуле к Игнатию Семеновичу. — Разве вы когда-нибудь удивлялись? Разве плакали вы хоть раз от несовершенств мира и своих собственных? Музыка внутри нас и свет. Пытались ли вы освободить их?

Я испугался, что Арсик опять разыгрывает дурачка. Но он говорил тихо и серьезно. Татьяна Павловна словно окаменела, смотря в рот Арсику. Старик напрягся и побелел, но возражать не пытался. А Арсик продолжал свою речь, точно читал невидимый текст проповеди: