Созвездие Антура

«В своем письме вы спрашиваете, надо ли писать новые статьи для более полного представления об островной форме. Конечно же, надо! Тут все — ново, все — интересно. Тут глаза разбегаются.

Но вы сообщаете, что уже работаете над диссертацией об островном. Знаете, Алеша, ведь у вас имеется работа поважнее. Неужели вы забыли о Договоре, который заключен между ТИНРО и Зоологическим институтом? Если для диссертации возьмете одну из тем Договора, скорее «выйдете в люди».

Поверьте, советую вам совершенно искренне. Доверьтесь опыту человека, который прошел в науке «сквозь огонь, воду и медные трубы».

А если не хватит благоразумия поступить именно так, как советую, не ручаюсь за ваш успех. Я все-таки полагаю, что созданный вашей фантазией тюлень — не что иное, как ларга. Проверьте при случае все ваши данные еще и еще раз. Не торопитесь чрезмерно — у вас и так хороший тонус».

«Конечно, у каждого ученого должен быть прежде всего трезвый разум, — размышлял Алексей. — А сердце? Оно должно быть горячим и страстным, как у поэта… У Серебровского же холодное сердце, коли советует быть «благоразумным». «Проверьте при случае… Сравните…» Нет, островной — не плод фантазии и, конечно же, не ларга. Нет, не ларга!..»

Белкин отлично помнил выступление Серебровского на Ленинградском совещании биологов: «Целесообразно в первую очередь форсировать промысел ларги — запасы ее на Дальнем Востоке предостаточны…» Он понимал, какая опасность грозит островному. Если ему, Алексею Белкину, не удастся доказать, что черный курильский тюлень — не разновидность ларги, то его могут просто-напросто уничтожить. Точно так же, как в свое время истребили вест-индийского тюленя-монаха или почти полностью — его европейского сородича и северного морского слона.

«Не бывать этому! — решил для себя Алексей, вышагивая по комнате. — Еще раз «проверю», «сравню», но вам докажу, уважаемый Всеволод Сергеевич, что мой тюлень — не ларга. Я не дам его уничтожить! Добьюсь, чтобы на островного был категорически запрещен отстрел — с любой целью, кроме научной. Я сделаю все для этого!.. Кстати, и случай скоро представится: в июне — новая экспедиция».

И, перестав ходить по комнате, поспешил на кухню, где жена готовила глазунью.

— Люся, я ухожу, — тихо сообщил он.

— Куда уходишь?

— В море.

— Перестань разыгрывать.

— Правда, ухожу в море.

— Ты не сошел сума? У тебя — диссертация. А потом — я…

— От того, что я еще раз схожу в экспедицию, диссертация станет только убедительней. А ты у меня умница — все сама прекрасно понимаешь: если ухожу в море, значит надо… Помнишь у Маяковского: «Ведь если звезды зажигают — значит, это кому-нибудь нужно?»

— Причем тут Маяковский? Я спрашиваю: зачем тебе в море?

— Я зажгу над ним новое созвездие! Созвездие  А н т у р а!..

— Леша, хватит шутить. Я всерьез.

— Вовсе и не шучу. Я докажу Серебровскому…

— Вот так всегда, — нахмурилась жена. — Ты что-то станешь доказывать Серебровскому, а я… опять должна оставаться одна? Мы живем с тобой семь лет, а вместе были не больше трех-четырех, — продолжала она, не дав ему закончить фразу. — Думаешь, просто одной? Легко воевать с Вовкой? А скоро еще один появится…

«Как же нужно спешить, чтобы что-то успеть…»

Плечи ее вздрогнули. Алексей подошел к ней ближе, обнял.

— Я понимаю, Люся, тебе тяжело. Но ты у меня сильная. Да и в экспедиции буду недолго. Родится дочурка — уже вернусь. Привезу ей подарок с Командор — живого Мишутку. Маленького, пушистого…

Люся не умела сердиться. Вытирая слезы, спросила миролюбиво:

— И все-таки зачем тебе в море?

— Помнишь у Брюсова? — горячо убеждал жену Алексей. —

Жизнь не в счастьи, жизнь в искании,
Цель не здесь — вдали всегда.
Славьте, славьте неустаннее
Подвиг мысли и труда!

В одном я с Брюсовым не согласен. «Жизнь не в счастьи», — пишет он. По-моему, жизнь все-таки в счастье. Только в каком?..

Он подошел к книжной полке, достал тоненькую книжечку, стал быстро листать в поисках нужной страницы.

— В письмах Сергея Чекмарева я как-то встретил удивительные слова: