Созвездие Девы, или Фортуна бьет наотмашь

– Все это так. Владик действительно ухаживал за моей дочерью, он и в самом деле подлец, альфонс и… и очень любит деньги. Но я не могу без него жить! – выкрикнула она с силой, и две крупных слезы потекли по ее лицу, теряясь в складках щек. – И я не хочу знать ничего другого! Когда и как это началось – на этот вопрос нет точного ответа. Улыбки? Пожимания рук? Прикосновения, от которых так сладко замирает сердце? Все это было, было, но разве дело в них… сперва мне казалось, что этот красивый молодой человек просто старается мне понравиться – для того чтобы я не препятствовала их встречам с Ирочкой… Потом я поняла: пройдоха работает на два фронта, «обрабатывает» и дочь, и мать, чтобы снимать сливки сразу с обеих… Я решила – сделаю вид, что ничего не понимаю, что принимаю его объятия и ухаживания за чистую монету. Соберу на него… ну, компромат, что ли, а потом предъявлю Ирине. И вот началась эта игра… В которой я проиграла. Потому что теперь я не могу без него жить!

– Вы могли оставить семью ради мальчишки, альфонса?! Бросить двоих детей и мужа, с которым прожили… простите, сколько вы прожили с мужем?

– Двадцать восемь лет, – тускло сказала она.

– Двадцать восемь! А насколько этот Владик младше вас?

– На тридцать.

– Боже мой…

И тут эта женщина с усталым лицом впервые подняла на меня глаза.

– Я понимаю. Вы не думайте, что я совсем уж дурочка – я все понимаю! Конечно, любой сочтет, что это дикость с моей стороны – тридцать лет разницы, я стара – да-да, вот уже много, много дней и ночей подряд зеркало говорит мне об этом! – а он так красив, так потрясающе красив и… молод. Но в том-то все и дело, что я просто хочу жить! – Она резко вскинула хорошо уложенную голову. – Я хочу жить!!!

Никто не собирался лишать Татьяну жизни в ближайшее время, и я хотела было сказать ей об этом, но она перебила меня: резко выпрямившись в своем кресле, высоко подняв голову, так, что ее поза стала похожа на позу сфинкса, она властным жестом запретила мне что-либо говорить.

– Я хочу жить!!! – в третий раз сказала Татьяна. – Хочу, наконец, снова ощутить себя женщиной – желанной, желанной женщиной, которая нужна мужчине; чье тело истосковалось по мужским ласкам – ведь мой муж, Матвей, давно уже не мужчина! О, вы не знаете, как работа, которой человек отдается целиком, может лишить его способности ласкать и хотеть женщину. Но у Матвея хотя бы была эта работа. А у меня? А я?.. Нет, вы не поймете! Никто не может понять, каково это – когда после иссушающей пустыни женского одиночества неожиданно наступает вторая весна…

– Но дети…

– Дети? Они уже взрослые. Я им не нужна. И они прекрасно доказали мне это, когда допустили, чтобы муж выставил меня из дому – ни слова поддержки не услышала я от родных детей, никто из них за меня не заступился… Матвей назначил мне содержание. О, это большое содержание! Мой муж никогда не был скуп – он просто бездушен, у него нет души… А я… Что я видела в жизни? Холодную постель и эти вечные бдения о детях – они всю жизнь, всю жизнь доставляли мне сюрпризы! У меня не было поклонников – я всю себя посвятила семье, которая даже не была мне за это благодарна; я не сделала карьеры – что меня ждало бы в дальнейшем, если бы я не встретила Владика?! Ведь это он принес в мою жизнь Любовь, и какая разница, каким образом все это случилось и как выглядит со стороны? Он возносит меня до небес. Он говорит, что я – настоящая! Что я уже никогда не буду меняться, метаться, сравнивать его с другими, изменять, в конце концов! Что я отношусь к тем ярким личностям, на чей возраст обращаешь внимание в последнюю очередь…

– Но ведь вы знаете, кто он такой, какой образ жизни ведет – разве вы можете поверить, что бабский угодник говорит вам все это искренне?

– Впервые в жизни меня кто-то боготворит, – не слушая меня, продолжала Татьяна, опуская глаза и нервно выдергивая из подола своего халата мелкие ниточки. – Впервые за столько лет кто-то находит красоту в моих руках, губах, глазах, кто-то смотрит на меня так, словно хочет проглотить целиком – всю, всю! Я знаю – меня осудят, осудят безжалостно, будут обвинять во всем: в глупости, в нимфомании, но я не хочу думать, за что он меня любит, не хочу, не хочу, не хочу!!! Он берет у меня деньги? Да, берет. И я даю. Потому что понимаю – единственное, чем можно отблагодарить его за мою вторую весну, это обеспечить – хоть немного! – его будущее… Но он тоже благодарит меня, да! За один его взгляд, поцелуй вот сюда, в висок, за один вкус этих губ я отдала бы ему все сокровища мира!

Она сидела прямо, очень прямо, и плакала. Слезы лились по ее лицу ручьями – раньше я думала, что с нормальными людьми так не бывает, а когда показывают такое в кино, то это не больше чем кинематографический трюк. Мутные от пудры слезные потеки исчезали в складках ее лица, вновь появлялись на подбородке, собирались в крупные капли и стекали в разрез халата. Сейчас эта женщина казалась действительно очень старой.