Нелидов пожал плечами и сел. Вызвали Павла Ивановича. Он говорил уверенно, назвал судью «товарищ Орешкин», – ему часто приходилось выступать экспертом. Судья слушал недоверчиво. После того как Павел Иванович кончил свою речь утверждением, что больная может выздороветь, если будет устранена причина болезни, то есть если вернут ребенка, судья, рисовавший на папке, поднял глаза и раздраженно спросил:
– Суд вас спрашивает, выздоровеет ли больная в случае возврата ей ребенка или нет? Отвечайте точно.
Павел Иванович развел руками и мягко повторил:
– Да, я думаю, что она выздоровеет.
Суд удалился на совещание. Левшин вытер пот и сказал Бергу:
– Черт их поймет. По-моему, они не разобрались, в чем дело.
Вышли курить на лестницу. На лестнице чистенькая старушка-пенсионерка говорила милиционеру:
– Сколько я страданий приняла – и японскую, и германскую, и немецкую войну, и убийства, и с голоду дохла, – так ты вправе меня выселять? А еще интеллигентный молодой человек. Из-за такого, как ты, моя дочка погибла. Старалась для вас, заразилась от солдата венерической болезнью, а меня выселять… – Старушка собралась плакать. Милиционер угрюмо молчал.
Суд совещался минут десять. Наконец суд появился. Председатель, глотая от спешки слова, прочел приговор:
– Все, – сказал председатель. – Стороны, подпишитесь. Копию приговора получите в канцелярии.
Левшин отошел с Нелидовым в сторону. Левшин был красен и взволнован. Нелидов глядел через его плечо, потом холодно посмотрел в рот Левшина и громко сказал:
– Когда хотите. Чем раньше, тем лучше. Моя жена не имеет времени с ней возиться.
Он повернулся и вышел.
– Ну, гусь, – сказал, прощаясь, доктор. – Я жду вас завтра. Она почти здорова.
Берг и Левшин были озабочены смешной для взрослых мужчин и сложной задачей, – устроить Нинку у Левшина. Левшин купил провизии, молока, фруктов, куклу (он так краснел, когда ее выбирал, что, казалось, кровь брызнет из пор; он чувствовал себя, как торговец живым товаром).
Жил он в Лермонтовском переулке, в Отраде. У соседа Левшин занял походную кровать для Берга, – было решено, что Берг у него переночует.
К вечеру Левшин поехал за Ниной. В темной передней Нина бросилась к нему, крепко обхватила за ноги и спрятала голову в коленях. Ей уже сказали, что она два месяца погостит у дяди Пети и даже поедет с ним на пароходе на Кавказ. Левшин впервые в жизни заплакал, стыдясь своих слез. Он неловко гладил головку девочки и отворачивался, сопя и задыхаясь, потом незаметно вытер слезы рукавом кителя.
– Ну, Нинок, поедем.
Нелидов принес корзинку с вещами Нинки, потрепал ее по щеке и сказал сурово:
– Ты смотри, приходи иногда с дядей.
Нина присела. Левшин, не глядя, сунул Нелидову руку и вышел на лестницу. По дороге на извозчике девочка болтала, крепко держась за его рукав. Левшин курил и был опять спокойным любимым дядей с обветренным крепким лицом.
«Все будет прекрасно. Все будет хорошо, ты, крошечная», – мысленно говорил он Нине.
С Бергом девочка подняла возню, потом пошли на берег смотреть, как рыбаки вытаскивают сети. Берг ловил ей крабов, – рыбаки считают их нечистыми и выбрасывают из сетей. Пыльный закат желтел над глинистыми берегами, и Нинке и Бергу одинаково казалось, что они знают друг друга давным-давно.
Дома девочка быстро уснула. Капитан неумело умыл ее, уже сонную, уложил, даже что-то пошептал над ней.