Созвездие Козерога, или Красная метка

«Этот» даже не успел обернуться – три пули прошили его насквозь. Четвертая вошла прямо в центр гладкого лба.

Я был весь в поту. Я был мокрым, как мышь. Меня опять тошнило, в голове снова разрывались петарды боли. Мне стало так плохо, как не было еще никогда.

Я сел на кровать рядом с Ритой. Неизвестный мне человек лежал рядом, вверх лицом. Меня вдруг поразила тишина, стоявшая вокруг. А потом я подумал, что я в опасности. Мне нельзя было уйти так же, как я вошел. Выстрелы могли слышать, меня могли узнать.

Я снял с убитого верхнюю одежду. Подумав, я раздел его до белья. Тем, кто будет копаться в этом деле, не помешает подумать, что эти двое – любовники.

Потом я сжал в руках красный осколок и оглянулся на умершего. Но он не смотрел на меня. Он лежал с закрытыми глазами, а значит, не мог меня видеть.

Я положил осколок в карман. Сделал это машинально.

Пистолет я выронил на пол. Вещи связал в узел, запихал в свой мешок, чтобы выбросить по дороге. Я хотел было покинуть квартиру – и тут заплакал ребенок.

Я совсем забыл о том, что здесь, совсем рядом, находился ребенок!

Я схватил его, то есть как схватил – нет, не схватил, взял, осторожно взял, я не хотел причинить ему зла… Сквозь обруч страшной головной боли пробилась мысль: я не могу его здесь оставить! Нога ступила на брошенный газетный лист – ах да, пистолет! Его тоже надо забрать.

Взял все это, кое-как вложил в узел, надо было уходить, уходить, уходить! Ничего не было слышно, но мне казалось, что вот-вот распахнутся соседские двери, люди выйдут из квартир, начнут обсуждать, спрашивать друг у друга, кто стрелял. Я не хотел погибать. Особенно сейчас – Виталик ждал меня… потом, позже.

Когда я выходил, на лестнице стояла темень и было абсолютно, совершенно тихо…

Ребенка я оставил у порога нижней квартиры. Позвонил и ушел, ушел быстро. Выбрался через чердак, по пожарной лестнице спустился на улицу. Перед этим остановился, прислушался: дверь открылась, я услышал удивленный возглас – младенца заметили, я мог быть спокоен.

Я ушел.

Я отошел уже на значительное расстояние от дома, когда почувствовал себя так плохо, что даже не мог дышать. Сел – кажется, это был бордюр тротуара. Согнувшись пополам, переживал эту дикую головную боль. В метре от меня валялась оброненная кем-то из прохожих кожаная перчатка. Чтобы отвлечься, я сфокусировал на ней взгляд. Рассматривал потертую гладь кожи, раструб, украшенный пуговицей, пустые пальцы, еще хранившие форму рук хозяина… Боль понемногу отступала, но на смену ей приходил клейкий ужас внезапного воспоминания: отпечатки пальцев! Я забыл стереть отпечатки пальцев!!!

Боже, как это было глупо!!! Я содрал с себя маскарадный костюм, со злостью отпнул узел с остальным тряпьем.

Приходилось возвращаться!

Я вернулся – и едва не попался в ловушку. Кто бы мог подумать, что их сумеют обнаружить так скоро!

Все время, пока меня допрашивали (в качестве свидетеля!), я думал только о том, чтобы не упасть в обморок.

Я выдержал кошмар этого допроса, второй раз за этот день вышел из дому, пошел обратно, туда, где оставил вещи убитого (бог знает, зачем, в этом не было никакой необходимости!), – взял их, последним усилием воли перебросил через высокий край мусорного бака. Надо было идти к автобусной остановке, ехать домой, к вокзалу.

Но тут так и не отступившая до конца боль внезапно лопнула в голове миллионами огненных шаров!

Со мной случился второй припадок.

…Когда я очнулся в состоянии полнейшей опустошенности, было совсем темно. Несколько минут я чувствовал себя таким слабым, что даже попытки сжать руку в кулак оказались бесплодными. Кожу на лице и шее стянула пористая корка. Наверное, пока я бился в судорогах здесь, на сырой земле, изо рта у меня шла пена.

Силы медленно возвращались. В голове была звенящая легкость и пустота. Я сделал попытку встать – колени дрожали. И все же я поднялся, цепляясь за холодный бок мусорного бака, поднялся…

– Аркаша? Что ты здесь делаешь? Постой, постой… Тебе плохо? Ты что – выпил, Аркаша?

Все еще держась руками за железный бок контейнера, я обернулся – и чуть было снова не свалился в обморок. Передо мной стояла мать Риты, девушки, которую я только что убил, а в руках у нее был ребенок! Тот самый ребенок, которого я оставил возле соседской двери! Я узнал его по одеялу, в которое он был завернут.

Мать убитой мною девушки смотрела на меня, и я видел, что она делает над собой усилие, чтобы смотреть на меня и интересоваться моим состоянием. Ах да, вспомнил я, ведь у нее горе – у нее убили дочь. Но почему она так смотрит на меня? Она не должна смотреть, а я не должен видеть, как она смотрит – и, собрав последние силы, я поднял с земли палку. Ее тяжесть и гладкая поверхность удивили меня только на секунду, потом я понял, что в руках у меня не палка, а труба.