Созвездие. Повести и рассказы

У него было много сомнений и мало веры. Вера постепенно исчезла совсем. Но удивительно - вместе с нею исчезло и сомнение! Теперь уже Игнатий Семенович не верил и не сомневался. Он не сомневался в правильности своей жизненной стратегии.

Я вдруг вспомнил слова Арсика насчет бритвы, которую затачивают с двух сторон.

- Но много веры в себя и мало сомнений - тоже плохо, - сказал Игнатий Семенович, искоса взглянув на меня. И я тоже посмотрел на себя со стороны и задумался. Что хотел сказать старик?

Может быть, талант - это совесть?

- Я увидел сейчас себя, - продолжал Игнатий Семенович. - Я давно не смотрел на себя, не разрешал себе этого. Так, окидывал поверхностным взглядом - вроде все в порядке, застегнут… И вдруг заглянул вглубь. А там - ничего, Гена, понимаете?… И не поправить.

Мы попрощались возле его дома. Старик неожиданно улыбнулся и сказал:

- И все-таки мне стало лучше. Арсик это хорошо придумал.

Я шел домой, размышляя. Одновременно я радовался, что завтра суббота, а послезавтра воскресенье. До понедельника можно войти в норму. «Норма, норма…» - повторял я про себя, пока это слово не превратилось в кличку собаки. Оно потеряло смысл.

Что такое норма? Норма здесь, норма там, норма, норма… Тьфу ты, черт! Норма, ату!

Я зациклился, как говорят программисты. С большим трудом перед сном я отодрал от себя это слово и снова погрузился в желто-зеленые поля с бабочками. С крыльев слетала синяя пыльца. Она оседала на моем лице, кожа становилась бархатистой.

Я провел ладонью по лицу и проснулся. Жена готовила завтрак в кухне. Дочка уже тыкала пальчиками в клавиши пианино в своей комнате. Я вышел на кухню. Там за столом сидел Арсик и ел яичницу. Жена подкладывала ему ветчину.

- Я жавжакаю, - объявил Арсик, борясь с непрожеванной ветчиной.

- Молодец, - сказал я. - Даже дома не удается от тебя отдохнуть.

- У Арсика важные вопросы, - сказала жена. - Он женится.

- На Шурочке? - спросил я.

- Угу, - кивнул Арсик. - Понимаешь, она меня очень любит, - жалобно сказал он.

- А ты?

- Геша, я сейчас люблю свою установку. Я только о ней и думаю.

- Женись, - сказала моя жена. - У тебя сразу появятся другие мысли.

- Я ее тоже, наверное, люблю, - задумчиво сказал Арсик. - Ну как старик? Я очень за него волнуюсь.

Я рассказал о нашем разговоре. Арсик внимательно слушал. Потом он спросил, на каком делении стоял указатель. Я сказал, что не заметил, но свет в установке был багровый.

- Это котенок, - сказал Арсик. - Зря старик смотрел котенка. Ему нужно смотреть солнышко.

- А что такое солнышко?

- Бело-голубые линии спектра. Радость, - сказал Арсик.

- А котенок - печаль?

- Кошки, которые скребут на сердце, - ответил Арсик. - Это не печаль. Это хуже.

Жена положила на стол что-то круглое, величиной с арбуз, с румяной кожурой.

- Смотри, что принес Арсик, - сказала она весело. - Это лук.

- Лук?! - только и смог я произнести.

Арсик смущенно потупился. Потом он объяснил, что вырастил эту головку дома после того, как я убрал его грядку из лаборатории. «Головку! - пробормотал я. - Это целая голова, а не головка». В головке было килограммов пять.

- Хорошо, что ты возился с луком, а не с капустой, - сказал я. - Капуста не пролезла бы в дверь.

- Ты, Генка, смеешься, а сам прекратил такой эксперимент! - сказал жена. - Да Арсику памятник поставит министерство сельского хозяйства!

Она отрезала от головки кусочек, и мы стали его есть. Мы ели и плакали. Лук был сладкий, сочный, чешуйки были толщиной в палец.

- Лук - это побочный эффект от той же идеи, - сказал Арсик.

- Ладно. Хватит морочить мне голову! - сказал я. - Объясни: как это ты делаешь? Что за идея? Может быть, я способен понять?

Арсик оценивающе посмотрел на меня. Вообще-то, я шутил, когда говорил последние слова. Но тут внезапно меня охватило сомнение. А вдруг я не способен, Уже не способен или еще не способен? Раньше я полагал, что способен понять все.

- Это началось с очень простых размышлений, - начал Арсик. - Я думал о живописи и музыке. Что, по-твоему, больше действует?

- Музыка, - не задумываясь, ответил я.

- А между тем слухом мы воспринимаем значительно меньшую часть информации о мире, чем зрением. Я подумал, что музыка света и красок, которую ищут художники, еще очень несовершенна. Вернее, мы не умеем воспринимать ее как обычную музыку… Ты заметил, что, слушая музыку, мы всегда подпеваем ей внутри, как бы помогаем. Мы сами в некотором смысле рождаем ее… Вот почему известные, много раз слышанные сочинения не перестают действовать. Даже сильнее действуют! С живописью не так. Мы не участвуем в процессе рождения красок и оттенков. Мы каждый раз наблюдаем результат… Я просто подумал, что эмоциональное воздействие света и цвета может быть гораздо сильнее, чем действие музыки. И я не ошибся, - грустно закончил Арсик.

- Дальше, - потребовал я. - Мне неясна цель.

- Во всем ты ищешь цели! - в сердцах сказал Арсик. - Цель науки и искусства одна - сделать человека счастливым.

- Но они делают это по-разному.