Созвездие Стрельца

Она почему-то решила, что Стрелец пошел за машиной к Дугину. Но он приехал на другой, не очень большой, а марку она не разобрала, потому что не до того ей было.

Марина села на заднее сиденье. Вернее, не села, а легла, поджав колени почти под подбородок.

– Какой врач вам нужен? – спросил Стрелец, когда выехали на шоссе.

– Гинеколог, – ответила она.

– Вы уверены, что он там есть? В ночь с субботы на воскресенье?

– Должен быть.

Она совсем не была в этом уверена.

– Кто это должен? И кому?

Марина расслышала, что он сердится. Она смотрела снизу и сбоку, ей были видны только его руки на руле и контур его лица отчасти. Странно, что он показался ей похожим именно на Стрельца, а не на другое какое-нибудь созвездие. Впрочем, не на Большую же Медведицу ему быть похожим. Подумав так, она улыбнулась.

Лежа она не могла разобрать, где они находятся, но когда в машине стало совсем темно, то поняла, что въехали в первый из двух коротких кирпичных туннелей. Через Карабаново проходила ветка железной дороги, под ней они и были проложены лет сто назад. Мама говорила, что эти туннели – шедевр промышленной архитектуры начала двадцатого века. Тогда же была построена из узких темно-вишневых кирпичей карабановская фабрика, и такой же, как туннели, суровой красоты она была.

– Вы не туда едете! – воскликнула Марина. – Мы проехали больницу.

– Мы едем в Москву, – сказал он.

– Как в Москву?

Она опешила.

– Вы же сами сказали, не уверены, что вам здесь окажут помощь.

Ничего такого она как будто бы не говорила… Но так оно и есть, конечно.

– Но в Москву далеко же!

Марина так растерялась, что произнесла это жалобным тоном. Который совсем не был ей свойствен вообще-то.

– Ночью быстро доедем, – ответил он, поняв, что она имеет в виду не столько «далеко», сколько «долго».

Некоторое время ехали молча. Марине показалось, что боль в животе немного утихла. Во всяком случае, исчезло тянущее ощущение, уже хорошо. Она приободрилась.

Стрелец первым нарушил молчание.

– Меня зовут Андрей, – сказал он.

– Марина. – Она с опозданием вспомнила, что он уже знает ее имя. – Спасибо, что помогли мне.

– Что у вас за история с этим самоубийцей? – неожиданно спросил он.

А до сих пор производил впечатление сдержанного и воспитанного человека!

– А вам зачем? – настороженно спросила Марина.

– Хочу понять, стоит ли вам из-за него волноваться.

«А вам зачем?» – хотела повторить она.

Но не повторила, а, вздохнув, ответила:

– Я сама этого не понимаю.

– Он вам небезразличен?

Бестактность его вопросов – ведь он совершенно посторонний, незнакомый даже! – становилась все очевиднее. Но это почему-то не отвращало от него. Из-за только что пережитого страха, наверное.

– Он мне безразличен, – сказала Марина. – Сегодня я это поняла.

– Тогда почему вы из-за всего этого переживаете?

Он задавал вопросы, на которые она не могла ответить. Не ему не могла, а себе. Но пустота шоссе, ночная тишина, тембр его голоса и даже то, как лежат на руле его руки, хотя лежали они совершенно обычно, – все это почему-то позволяло отвечать ему и даже не обдумывать свои слова, как она всегда делала.

– Потому что мне надо как-то иначе относиться к жизни, – сказала она. – Что-то изменить в себе, и все изменится вокруг.

Он вдруг засмеялся. Тихо, но Марина расслышала.

– Что вы смеетесь? – удивленно спросила она.

– Извините. – Он перестал смеяться, и ей стало жаль, что перестал. Его смех успокаивал таким же необъяснимым образом, как взгляд на его руки на руле. – Просто я не ожидал от вас такого ответа.

– Какого – такого? И почему именно от меня не ожидали?

– Такого детского. А не ожидал потому, что в вас нет ничего инфантильного.

– Откуда вы можете знать, что во мне есть, а чего нет? Мы с вами час назад впервые друг друга увидели.

– Но этот час, согласитесь, прошел бурно. И вы вели себя очень рационально и мужественно.

– Обыкновенно вела. Я же врач. Оказала первую помощь, не более того.

Но его слова – о том, что в ней нет ничего инфантильного, – почему-то обрадовали Марину. Так глупо складывалась в последнее время ее жизнь, что она уже подумывала о себе с неприязнью. Да вдобавок начинала язвить мысль, что не только в последнее время это так, а вся ее жизнь является образцом бессмысленного однообразия…

– А бывает, что все дело только в удаче, – вдруг сказал Андрей. Эти его слова не имели никакой связи с предыдущими. Но с Мариниными мыслями, как ни странно, имели. – Мучаешься, причину ищешь, разбираешь свои действия как шахматную партию и ничего неправильного вроде не находишь. А оказывается, все ты делал верно, просто удачи не было. Ничего, будет.

Уверенность, с которой он это произнес, развеселила ее окончательно. В удачу она не верила – вероятно, потому что раньше у нее не было никаких причин считать себя неудачницей, – но простота его тона была убедительна.

– Я вас не слишком беспокою разговором? – спросил он. – Вы поспите, если хотите. Только скажите, в какую больницу вас отвезти в Москве.

Все-таки человек он, несомненно, воспитанный. Это был второй по очередности критерий, по которому всегда оценивала людей Маринина бабушка.