Созвездие Видений

Рассказ казашки меня подкосил. Я чувствовал себя ничтожеством перед вторгшейся на прекраснейшую здешнюю землю — неизвестно с каких высот — тайной. Тайной, где переплелись и суахили, и заглохшая «Нива», и умертвленная Шайтаном яблоня, и мы с Рамвайло, варяги, ловцы удачи. Уже несколько раз указывал мне глазами приятель на выход из юрты, и наконец мы распрощались с радушными хозяевами, уговорившись заехать за Раушан и Оналбеком послезавтра, в понедельник, в шесть утра.

У себя в ущелье мы искупались, после чего Трай без лишних слов извлек из тайника черный полиэтиленовый пакет, в котором была кожаная аккуратная сумка, а в ней — тускло блестел золотой песок и покоилось шесть самородков.

— Сматываемся через полчаса, — сказал Трам не без угрюмости.

Я запротестовал.

— Как так сматываемся! А обещание Оналбеку! А тайна Зуба Шайтаньего?

— Ты одурел за лето от жары! — взорвался Трём. — Да сюда уже во вторник посыпятся и мильтоны, и спецназ, и прочие спецы по государственным тайнам. Хочешь завалить бизнес? Не понимаешь, что кому-кому, а нам с тобою, гостям столичным, уголовникам амнистированным, эта публика устроит персональный рентген? Думаешь, они не догадаются, какую рыбку мы ловили? Не заметят наших песчаных куч? Уносимся в Алма-Ату, и немедленно! А оттуда — поездом — на Москву. С «Нивой» возиться не будем, оставь её сестре, вместе с доверенностью. Настала и нам пора разъезжать на «мерседесах»… Чего носом закрутил? Не нравится мой план? Ладно, поступим по-другому. Добычу мы сговорились пополам, а в Алма-Ате сам решай, как действовать дальше. Об одном прошу: сюда, к Зубу Шайтана, — ни под каким предлогом не возвращайся!

7

Пока мы с Альгидасом спешно упаковываемся, пока колесим по правому берегу Тас-Кара-Су, объезжая скалы и коварные расщелины, пока вяло переругиваемся на шоссе от Чилнка до Алма-Аты, хотелось бы поинтересоваться, Борис Тимофеевич: как бы вы поступили на моем мрете? Кинулись бы с Рамвайло обращать в райскую жизнь капиталец — или продолжали расследовать феномен Зуба Шайтана?..

Без колебаний я выбрал последнее. Около трех часов пополуночи посадил приятеля в проходящий поезд Новосибирск-Ташкент, на станции Арысь он намеревался пересесть, — и на северо-запад, в Прибалтику. От дележа добычи я, к изумлению Трама, пока что отказался, целиком полагаясь на его медвежью хватку и чутье бизнесмена. Мы обнялись на прощанье. Поезд тронулся. Трам крикнул с подножки: «Поцелуй за меня Раушан!» — и его унесло в ночь.

Я поехал к сестре. Жила она в том самом домике, где мы выросли, на юго-восточной окраине города, точнее, над городом, в предгорьях. Казачья станица, татарская слободка, Шанхай, Чеченская гора, уйгурский квартал — так издавна назывались наши окрестности. Дома здесь преимущественно глинобитные, реже кирпичные, купаются в зелени садов, журчат арыки, вдоль них — шеренгами — пирамидальные тополя. Нравы, как выражались раньше, патриархальные, соседи знают всю твою подноготную. О кражах квартирных или угоне машин годами не слышно, не то что внизу, в городе, разве иногда пырнут соперника перочинным ножичком на танцах или физиономию изукрасят, опять же из-за ревности, — но такие милые шалости в порядке вещей, удаль молодцам не в укор.

Удивительно, но сестра с мужем встретили меня умытые-одетые. На сковородке шипела картошка, стол в гостиной весь уставлен соленьями-вареньями. Оказывается, вчера вечером заглянула к ним Мария, предупредив о моем приезде, причем назвала время: примерно в четыре утра. Мария — гадалка знаменитая, редко когда не сбываются ее предсказания, и на сей раз угадала…

— С таким загаром и такою бородищей ты похож на пирата, — всхлипывала сестра, тычась носом мне в плечо. — Ну хотя бы недельку погости, не ускакивай, как кузнечик. Помнишь, тебя прозвали «кузнечиком»?..

Пока мы завтракали, рассвело. Из-за Чеченской горы выплеснулось солнце. Как ни зазывали меня сестра с мужем съездить на их «жигуле» на дачу в Каскелен, где пропадает тонны полторы яблок, я не дал себя уговорить и остался дома. Остался, раздираемый любопытством. Десять лет мы уже не виделись с Марией, и вот пути-дороги пересекаются вновь. И вновь — очередной ее фокус с так называемым звонком. Ну как она узнала о моем приезде, да еще с такою точностью? Как-то теперь ей кукуется в одиночестве; сестра сказала, что Мария похоронила прошлой зимой мать, а весною — отца…

Я лег на обшарпанный кожаный диван, который помнил меня еще белокурым увальнем, и, подремывая, перебирал в памяти события давно отцветших дней.

8