Он не видел причин относиться к Нилу Баренцеву, которому теперь принадлежал Ред-Рок, лучше, чем к Татьяне Захаржевской и Ордену Иллюминатов, к которому не питал никаких теплых чувств. Но так уж сложились обстоятельства, что сейчас он должен сотрудничать с ними, работать на них. И выбора у него нет. Как не было выбора у этой рыбины.
Эти ребята кого угодно заставят плясать под их дудку. И как ловко Татьяна сумела заставить его в себя влюбиться! Похищение из психушки, в которой он оказался по ее же милости. Потом сумасшедшее время, когда ему казалось, что он и в самом деле сумел покорить леди Морвен, так же, как она покорила его. Леди, казавшуюся неприступной, как стены ее поместья.
Но нет, Питер Дубойс обречен на вечное унижение, как в его юношеские годы. Приходит кто-то сильный и богатый, и Питер Дубойс остается снова на обочине, с бесполезным букетом цветов… Правда, теперь от него откупились, засунув в эту дыру с окладом выше, чем у самого Хэмфри Ли Берча. Последний не раз приходил на ум Дубойсу — вспоминалось, какой интерес проявлял новый шеф Федерального бюро к расследованию Дубойсом убийства Фэрфакса, помощника сенатора. «Сообщайте все мне, минуя непосредственное начальство». Но разве Берч вытащил его из психушки? Нет, он его туда засадил. Возможно, по сговору с Чивером. «Никому нельзя верить, вот что самое ужасное», — размышлял Питер, шагая по залитым вечерним солнцем аллеям. Он почти не слушал монотонного бубнения Слайвера, который следовал за ним по пятам. Тот добросовестно пытался ввести своего нового шефа в курс проводившихся в Ред-Роке работ, но момент был выбран не самый удачный. Оказавшись в Центре, вдали не только от Татьяны Захаржевской, но и вообще от цивилизованного мира, Питер почувствовал себя в западне. Это назначение было своего рода ссылкой. Так в древнем Риме ссылали неугодных сенаторов — командовать провинциями. Может быть, ему следовало быть благодарным и за это. Потому что можно было ожидать, также вполне в соответствии с римскими традициями, яда или клинка. И эта акула, все еще стоявшая у него перед глазами, возможно — напоминание о том, что жизнь его в руках этих людей. Обуреваемый мрачными мыслями, он пропустил мимо ушей увлекательную лекцию одного из своих подчиненных — бородача с какой-то скандинавской фамилией, которую Дубойс тут же забыл. Бородач был одним из участников проекта Павла Розена.
От дальнейшей экскурсии Питер отказался, по-женски сославшись на головную боль. В голове мелькнула мысль — может быть, в администраторском кабинете в ящике стола отыщется фляжка коньяка, или чего попроще. Неважно — он не столько вращался в «благородном» обществе, чтобы воротить нос от дешевых напитков. Неважно что, главное, чтобы эффект был. Он чувствовал, что если не найдет здесь себе никакой отдушины, то очень скоро свихнется. Все ему уже казалось невыносимым — и вид бесконечных корпусов, и лаборатории, где трудились все эти ученые мужи, которые, как ему показалось, совершенно не тяготились своим подневольным положением; по крайней мере, те люди, с которым ему довелось беседовать, производили впечатление вполне довольных. Им были предоставлены все возможности для работы, возможности, о которых большинство из них могло только мечтать на свободе. К тому же, на многих из них висели вполне реальные обвинения, и можно не сомневаться, что эти люди были благодарны Ред-Року за все, что он им дал. Такое положение дел Дубойсу понравилось — ему не хотелось принимать под начало концлагерь. Правда, здесь везде торчали видеокамеры, и почти каждый шаг сотрудников контролировался внушительной службой безопасности, но надо думать, господа ученые не обращали на это внимания. Особенно сейчас, когда дело с импактитами сдвинулось, наконец, с мертвой точки и все были полны неслыханного энтузиазма.
«Все они чокнутые, — размышлял про себя Дубойс. — И я, глядишь, стану таким же в скором времени». Для него этот энтузиазм выглядел столь же неестественным, как, например, командный дух, свойственный восточным компаниям. Странно было видеть, как заряжены на работу эти люди, европейцы в основном, хотя здесь было несколько японцев, но не так много в процентном отношении, чтобы объяснить их присутствием атмосферу, царившую в Ред-Роке. Питер даже предположил, что это результат какой-то психологической обработки или даже биохимического воздействия. Слайвер непонимающе нахмурился, услышав об этом, а потом замотал категорически головой.
— Мы имеем дело с интеллектуалами! Человеческий мозг — тонкий инструмент, господин Дубойс, и грубой обработке не поддается…
Ну да, он и сам уже сообразил, что сказал глупость.
Правда, было одно исключение — Пол Розен. Точнее, Павел, русский, которому почти удалось вырваться из Ред-Рока вместе с сообщницей. Человек, ради которого и было устроено чудовищное представление с акулой, способное сделать честь любому фильму ужасов.