— К сожалению, — продолжал консул тоном, совершенно не вязавшимся с продекларированным сожалением, — нам не удалось обнаружить тех, кто покушался на вас. Собственно говоря, выражаясь языком полицейских протоколов, в этом деле отсутствуют какие-либо улики. Мертвый водитель и ваша рана таковыми не являются. Если бы эксперты могли осмотреть все сразу после покушения — другое дело. Но сейчас… Вы уверены, что в вас стреляли? Возможно, машина слетела с дороги из-за ошибки водителя, взрыв изуродовал его голову — там все так обгорело, и потом эти падальщики… Вы тоже могли получить ранение уже во время взрыва. Когда случаются такие вещи, человек иногда не может правильно воспроизвести потом ситуацию в памяти. А возможно, — оживился он, — возможно, Нейдер был неосторожен с оружием! Он не показывал вам перед аварией свой пистолет? Этот капитан любил заложить за воротник, по моим сведениям, и вполне мог забыть поставить оружие на предохранитель…
— Нет, — сказал Павел, — он ничего нам не показывал. Будьте добры, разъясните лучше прямо — к чему вы клоните?
Консул отвесил галантный поклон.
«Если он еще раз поклонится, — подумала Нюта, — я вцеплюсь ему в глаза, как бешеная кошка».
Должно быть, все это было ясно написано у нее на лице, потому что консул тут же перешел на более официальный и современный стиль.
— Хорошо, буду с вами откровенен. Нам сейчас меньше всего нужен дипломатический скандал. Неделю назад на одном из наших предприятий произошла небольшая утечка опасных материалов, пострадали люди… Нам с трудом удалось скрыть этот инцидент, и раздувать историю с покушением не стоит — если ею заинтересуется пресса, есть риск, что всплывет и эта катастрофа, и тогда можно ожидать новой волны возмущения в африканском обществе.
— Этих людей убили! — сказала она упрямо.
— Вполне вероятно, — примирительно сказал консул, сказал таким тоном, что было совершенно ясно: правда ему до лампочки. — Но у нас нет никаких доказательств…
В здании работали кондиционеры, но, несмотря на все их усилия, здесь все равно ощущалась тяжелая жара, висевшая над городом, над страной, над всем континентом.
«В жаркой-жаркой Африке, в центральной ее части, — прозвучало рефреном в мозгу Павла, — как-то вдруг вне графика случилося несчастье».
— Но тела…
— Я вас прошу, — консул поднял руки, словно сдавался в плен, — тела сгорели в пламени, а то, что осталось, было растащено дикими зверями или разложилось. Официальная версия такова — водитель не справился с управлением. Такое вполне могло случиться — в это время много дождей, плохое покрытие, африканские дороги похуже российских. Я бывал в вашей стране…
— В тот день не было дождей! — Нюта не собиралась выслушивать его воспоминания о России.
Павел взял ее за руку. Он уже понял, что спорить и доказывать что-либо бесполезно. И ему не хотелось затягивать процедуру. Жизнь подсказывала ему как всегда: уйди в сторону, — а вот Нюта, жизнью еще не напуганная, даже африканскими приключениями, все еще не усвоила этот нехитрый урок. «Да, она американка», — подумал Павел. А в нем осталась советская закваска, заставляющая заранее отказаться от любой борьбы. Впрочем, его американский опыт также подтверждал мудрость подобной тактики. Да и сейчас ясно ведь было, чем все закончится. К чему копья ломать?
Нюта вышла из здания вместе с ним, Павел просто не мог позволить ей задержаться ни на секунду одной, хотя строгих ограничений здесь не было. Консульство не боялось террористов, здесь, как и в остальной части страны, время словно застыло в некой точке.
Вторжение вооруженных людей в этот тихий мирок и последовавшая бойня были случайностью, чудовищной, но случайностью, такой же, как падение этого проклятого метеорита. Скоро обо всем этом забудут, потому что никому нет дела ни до Нейдера, ни до американцев.
Едва они спустились мимо меланхоличных часовых, которые словно только играли эту роль, из глаз Нюты брызнули слезы. Именно брызнули, так что она сама растерялась. Так редко ей до сих пор приходилось плакать, несмотря на то, что жизнь давала немало поводов. Но всегда ей удавалось подавить в себе слабость и двигаться дальше, до конца. Именно потому она и выжила, несмотря на все напасти. Но сейчас она почувствовала свое бессилие. И эти слезы были слезами гнева — того самого, что никогда не будет выражен иначе.
«Впрочем, — подумал Павел, успевший вытащить платок раньше, чем это сделала сама Нюта, — впрочем, еще неизвестно, на что способна наша ведьмочка».
Может быть, вальяжного консула уже разбил паралич, может, через мгновение он споткнется и разобьет себе голову.