Созвездие злобных псов

Рядом кто-то охнул, а Матвей снова провалился в забытьё. Напряжение оказалось слишком велико. Очередное пробуждение оказалось, как обычно, очень болезненным, но при этом Матвей вдруг понял, что может слышать всё, что происходит вокруг. Плохо, глухо, но слышит. А ещё он неожиданно понял, почему видит только серый туман вокруг. На лицо была наложена плотная повязка.

Облизав губы сухим языком, проводник сосредоточился и тихо попросил воды. Рядом кто-то тихо охнул. Потом прозвучали быстрые шаги, что-то упало, а потом к губам осторожно приложили что-то холодное. В рот тонкой струйкой полилась живительная влага. Давясь и захлёбываясь, Матвей пил и никак не мог напиться. Ему казалось, что ничего вкуснее он никогда в жизни не пробовал. Набрав полный рот воды, он с наслаждением катал её языком, наслаждаясь ощущением влаги.

Снова послышались голоса. Рядом тихо заговорили. Потом заспорили. Кто-то требовал что-то сделать с ним, а голос, обладатель которого позволил ему напиться, возражал. Обострённое чувство справедливости заставило Матвея собрать всю волю в кулак и, сосредоточившись, проговорить:

– Хватит тявкать. Повязки снимите, не вижу ни хрена.

– Он ещё и хамит?! – послышался возмущённый возглас. – Мумия.

– Заткнись, и делай, что сказано, – раздался властный голос, в котором было что-то очень знакомое.

– Здесь слишком светло, – обиженно буркнули в ответ. – И вообще, повязки можно снимать не раньше чем через неделю. В противном случае за последствия я не отвечаю.

– Ты будешь делать, что приказано, и отвечать за всё, что здесь происходит. От трибунала тебя спасает только временное отсутствие специалистов твоего профиля. А если будут хоть какие-то последствия, я тебя своими руками в расход пущу, – прозвучало в ответ.

В помещении начали что-то делать. Потом с головы Матвея начали снимать повязки. Вспомнив, что после долгого пребывания в темноте, свет может причинить человеку острую боль, проводник закрыл глаза. Почувствовав, что последние витки бинта сняли, он сделал глубокий вздох и медленно приоткрыл глаза. Все предметы расплывались, приглушённый свет выдавливал слёзы, голова разболелась, но он видел.

Кое-как проморгавшись, Матвей медленно обвёл взглядом помещение, в котором оказался, и, узнав генерала, спросил:

– Отбились?

– Отбились, братишка, – ответил Лоскутов странно дрогнувшим голосом.

– Рой?

– Трудно сказать, – покачал головой генерал, моментально сообразив, о чём его спрашивают. – Как и ты, всё это время без сознания. Надеюсь, выживет.

– Ему больно, – прохрипел Матвей, вспомнив щенячий скулёж.

– Прикажу посмотреть. Прямо сейчас, – кивнул Лоскутов и, круто развернувшись, вышел.

Его поведение озадачило Матвея. Повернувшись к угрюмо молчавшему врачу, проводник на всякий случай убедился, что не знает этого человека, и, подумав, спросил:

– Что со мной было?

– Множественные осколочные ранения, глубокие ожоги мягких тканей лица и шеи, контузия, болевой шок. Это, если коротко.

– Понятно, – прохрипел Матвей. – Опять выжил вопреки всем прогнозам. Похоже, там, за порогом, меня видеть совсем не хотят. Обожгло сильно?

– Сильно. Глаза еле спасли.

– Зеркало дайте, пожалуйста.

– Не стоит.

– Всё так плохо?

– Приятного мало, – ответил врач с каким-то непонятным злорадством.

– Тем более дайте.

– Как хотите, – пожал плечами врач и, отойдя в сторону, вернулся с небольшим зеркалом.

– Я вас лично чем-то обидел? – спросил Матвей, пытаясь понять причину его злости.

– Нет, – коротко ответил врач, разворачивая зеркало так, чтобы проводник мог себя рассмотреть. – Рубцы от ожогов зашлифовали, но ткани поражены глубоко. Так что мимика у вас теперь будет сильно ограничена.

– Да уж, красавец, – мрачно усмехнулся Матвей, рассматривая своё отражение.

Волосы с головы были сбриты наголо. Ожог охватывал всю левую половину черепа, ухо, лоб и левую часть лица до уровня губ.

– Волосы-то хоть отрастут?

– Да, волосяной покров восстановится, – ответил врач, убирая зеркало.

– А с руками что? Почему я тела не чувствую?

– Компрессионный перелом позвоночника в шейном отделе. Я удивлён, что вы вообще разговаривать способны.

– Хотите сказать, что я к этой койке навечно прикован? – спросил Матвей, чувствуя, как холодеет спина.

– Нет. Позвоночный столб не был повреждён. Осколок засел в костной ткани. Со временем встанете. Но времени это займёт много. А теперь извините. Мне надо работать.

– Воды дайте, и можете заниматься своими делами, – вздохнул Матвей.

– Вам нельзя много пить.

– Я о глотке воды уже несколько дней мечтаю. Давайте не будем спорить. Я ведь у вас не ведро прошу, – примирительно проворчал Матвей.

Помолчав, врач скривился, но воду принёс. Не понимая, чем заслужил такое отношение, проводник попытался проинспектировать собственное тело. Для начала нужно было попытаться приподнять голову, но едва он только подумал об этом, как всю спину, от шеи до поясницы, пронзил приступ острой боли. Сморгнув набежавшие слёзы, Матвей осторожно открыл рот и принялся ощупывать что-то, давившее на горло подбородком.