space: сто одна история Сюрреализма | 1 Том (СИ)

Следующая жизнь была собачьей. У меня был друг — старик. Вряд ли он что-то понимал, но смотрел на меня понимающе. Мы вместе ходили, гуляли, ели и веселились. Он рассказывал мне о своей жизни, о жене, которой давно уже нет, о детях, которых они с ней хотели, но не смогли зачать. Как-то и не хотелось его оставлять — всё таки, он человек и явно с большой душой, познавший горесть утраты, и не познавший любви и понимания.

Когда умер я, байт остался тут, лежать на ковре, рядом с моим телом. Пса похоронили. И через месяц умер и сам старик. И я вселился в его тело. Переродился им.

И сейчас, я был никому незнакомым стариком, который искал надежду.

Я помню те места, где бывал. До того времени, как стал немощным в больнице, я много дней лежал на ветвях деревьев напротив дома создателя. Знавал я, и помнил маршруты по которым летел, и точно знал на каком этаже был мой Бог.

Стариком быть хорошо. С ними никто не разговаривает и не просит помощи. Перед тем, как зайти в дом и постучаться, я сделал коктейль из слов во рту, и заговорил. И слова существовали. Они были. Я постучал.

Здесь моя жизнь оборвалась… меня засосало обратно в компьютерный корпус и тело старика упало и умерло. Здесь, наблюдая с земли, я вижу одно… у Луны нет тёмной стороны, а люди все совершенно одинаковые и обычные. И сам я стал обычным. Сколько бы не кричал, меня не слышал никто. Утром, после долгого сна в симуляции я пошёл на работу, но помня те мгновения жизни, которые меня связывала настоящая реальность. И помнил я их до конца своей жизни… до дня, когда нас отформатировали.

Глава 40

На ветке зелёного кактуса сидела одинокая, но бойкая стрекоза и курила трубку, и причмокивая о чём-то думала. Мышь смотрящая через подзорную трубу сразу же поняла, что стрекоза думает о новой порции ветра. Мышь умела читать мысли через подзорную трубу, но никому об этом не говорила, чтобы не отпугнуть удачу. С тех самых пор, как ветер был похищен Санта Клаусом из-за плохого поведения погоды, все летающие стали ползающими.

Санта потирал ручки, поглаживал бороду, и думать не думал о страданиях земных существ. В день, когда Клаус разносил подарки детям что вели себя удовлетворительно, была метель, страшная пурга, и небесной дороги было не видно. Санта заблудился и подарки до пяти утра не были доставлены, и дети подумали, что вели себя плохо, а печенье оставленное Санте прилипло к тарелке и стало частью самой тарелки. И добрые дети стали злыми, проклиная рождество. Санта сам стал злым, верите или нет? Самым злым из злых, и похитил ветер, и обрёк всех на страдания. В аду были вееры, чтобы раздувать костры под чаном, и даже те черти были более милосердны и не избавлялись от дуновений. Но Санта, видимо, был отцом сатаны. По-другому тут и не скажешь, не так ли? Представляете, вентиляторы не могли в жаркую ночь охладить тела потеющих... а одежда оставленная проветриваться на балконе всегда была мокрой, а в комнате всегда было душно. Псы высовывающие языки не охлаждались, кипяток никогда не становился комнатной температуры.

Мышь понимала, что стрекоза стара, и без ветра ей не подняться наверх и не посетить детский сад в поле нарциссов, и увидеть детей. Сколько хищников в тех местах было уже и не сосчитать. Ужас и кошмар один!

Злость не покидала шуструю мышь, хитрую, как пыль, что забивается в ноздре носа, дожидаясь пока кто-то начнёт дышать. Направила она подзорную трубу через вселенные, через чёрную дыру в земле, которую использовала только в редких случаях и закрывала деревянной крышкой собранную из досок дубовых, и заглянула в мысли Клауса. Санта был отвратительно довольным.

О чём же думал таком Санта, что мышь сразу одёрнула глаз от трубы и забилась в угол? Ох уж эта труба истины...

В тех мыслях витали такие вещи, как хрустящий попкорн из мышиных мозгов и вяленое мясо из лап стрекоз, лягушек, пару клёновых ножек стульев и столетнего яйца умершего быка. Санта был гурман. По мотивам мыслей этого чокнутого деда, вскоре, мышь снимет ужастик, что заставит всех стать добрыми. Мышь показала в том фильме все прелести непослушания, как Санта пьет глазные яблоки трубочкой из коктейля, и намазывает серое вещество по хлебу и закусывает острыми мочками ушей и хрящами трясущихся поджилок.

А мы продолжаем.

Стрекоза оборачивалась, щурилась, в глаз то и дело залетали мошки, она вытряхивала их из них, те падали на землю, вставали и ругались матом и убегали под листья. Откуда они могли залететь в глаза, когда ветра не было? Они соорудили реактивный костюм в лаборатории, внутри жёлудя далеко в лесу, в тринадцати метрах от стрекозы.

Собрав подзорную трубу в чемодан, мышь положила его в карман и спрыгнула на канатке из лиан вниз, и побежала к стрекозе, видимо, помощь. Добежав до места, мышь спилила хвостом цветок и нежно, словно лепесток роз, схватила насекомое, погладила её:

- Всё будет хорошо, я никому не дам тебя в обиду! - и съела стрекозу, - никому!

Затем побежала на поле нарциссов, и истребила всё семейство.