Space: сто одна история Сюрреализма | 1 Том (СИ)

Впереди красовалась невиданная фантастика, красивее места было не найти на всю планету; пустошь и один камень. После ядерной войны ничего не осталось, и лишь этот единственный камень напоминал уцелевшей цивилизации о тех днях, когда на планете было что-то настолько уникальное, может даже покрытый когда-то мхом.

Животным мотоциклы не удивлялись, они часть экосистемы всей галактики. И, даже не придавали значения тому, что животные ели, уставали и падали без сил. Для большинства мотоциклов растение, которым пичкали животы кони, ничто иное, как мусор непригодный ни для чего. Ни один из них не интересовался тем, как и почему растёт растение и зачем животным есть? Не было дня в истории цивилизации, чтобы машины паслись на лугу и ощипывали траву. Никто не помнит тех дней. Мотоциклы и не могли представить, что те вещи о которых грезили, растут и на их планете, однако лишь в малом количестве из-за нехватки солнечного света. Туман был везде. Везде кроме луга, где росла трава. Для большинства мотоциклов, те места были лишь дорогой через которую можно сократить путь до следующей тропы, не больше и не меньше. Мотоциклы ни разу не видели растений, потому и не знали, что они у них растут. Хотя всё было столько же очевидно, что трава — это самые настоящие и живые из-подпочевки, как очевидным было и рассеивание солнечных лучей по космосу.

Второй был куда умнее своего младшего собрата, и чаще других придумывал новые вселенные. В одном из мест, где бы ему хотелось оказаться, было направление свободы. Первый не мог понять, что значит свобода и зачем она нужна, но второму всё никак не унималось, что свобода это то место, где можно было остановиться в местах, где нет бескрайних полян, ровных дорог, невидимых равнин, где не всё идеально. Неидеальное место было бы идеальным местом, говорил второй, не различая местности. Куда не глянь, везде мёртвое поле. А на свободе везде равнины и горы, подъемы и спуски, леса и озёра, места, где можно уединиться и отдохнуть от бескрайних плоских земель. Плакаты разбросанные по всему миру говорят о том, что такие места существовали.

Затем мотоциклы спрыгивали с коней и ложились спать. Из-за света фар они часто не замечали темноты вокруг планеты и света на тех чёрных участках, но стоило одному из них закрыть фары, как второй, чтобы не мешать спать первому, выключал свет и начинал тихо урчать в себя от удовольствия увидеть звёзды. Поутру один рассказывал другому о том, что он видел на небе, какие машины пролетали мимо них, какие звёзды сошли с орбит, а сонный кивал головой и дребезжал от холода, залезал на коня и мчал по пустоши в другую пустошь. Утром всегда случалось так, что самые важные вещи становились незначительными. Разговоры забывались, а фантазии кипели под баком. Новые истории не заставляли себя долго ждать. От скуки и непреодолимой пустоты нет других лекарств, кроме фантазий. Каждый из них думая про себя о жизни на других планетах, добавлял, что вытерпел бы все страдания, лишь бы покинуть эту одинокую планету.

Эти два мотоцикла существовали дольше всех. Последние из выживших. Они проходили на коне через множества умерших собратьев, уснувших машин, и тихо рвали на себе протекторы от боли, что даже ступать на них было самым жутким испытанием. Никого кроме них на всю галактику. Ни-ко-го… Почему они единственные выжившие? Куда же все исчезли?

Шли дни и месяцы, мотоциклы ходили по краю смерти. По краю ходили и лошади на которых они передвигались. Уставшие и обессиленные от тяжкого труда, жаждущие воды и еды. Извергами мотоциклы не были и всегда коротали время на пастбищах для животных, где было достаточно солнечного света, чтобы выросла трава, и кормили своих друзей. И в любом месте и времени в пространстве укорачивали дорогу через них.

Одни. Всюду. Везде. Однако же, второй часто задавался вопросом, почему случилась ядерная катастрофа, хотя и названия этого явления не знал. Часто думал, что это какая-то коррозия, но предположить смерть всех разом от пепла не мог. Едва ли мотоцикл мог знать, что такое пепел и ядерная зима, когда он очнулся, всегда всё было так. Значит таким был создан мир.

Мотоциклы проснулись пару десяток лет назад, один на другом конце планеты, второй на другой стороне. К ним были привязаны кони. Кто им дал их, они не знали, но понимали, что передвигаться нужно на них. Оседлав их, мотоциклы нашли друг друга. Впервые тогда они и заговорили. И никто представить не мог, что поймут друг друга, но это случилось, они точно могли это делать. Мысли второго об средстве понимания оправдались, и впервые тогда он и понял, что невозможное вполне возможно, если верить в неё. Общаться на общем понятном языке — это не его глупые иллюзии, не крики внутрь, с которым ему приходилось спорить на протяжении всего пути. Теперь он мог говорить открыто и всегда слышать, что кто-то его не поддерживает и спорит. Конь споров не любил и всегда молчал. Кроме случая, когда в его ногу воткнулся острый камешек.