Space: сто одна история Сюрреализма | 1 Том (СИ)

Дойдя до пламени "надежды", я понял, что попал в доисторический мир, где вместо городов были хижины и вигвамы, а люди только научились добывать огонь и общаться друг с другом. Около костра сидели несколько семейств и разговаривали, кушая пойманного ими на охоте какого-то зверя. Услышав треск веток, они вооружились копьями и встали, обернувшись ко мне лицом. Будь они хоть чуточку глупее и кровожаднее, то не миновать бы мне смерти, но благо, это были кочевые племена, а на дворе был девятнадцатый век. С доисторическим миром я чуточку всё же ошибся. Никогда в жизни не видел, чтобы небо было такое чистое, а люди такими простыми.

Эти существа угостили меня едой, спрашивали меня о прошлой жизни, но не веря в мои россказни, лишь посмеялись и мы легли спать. Я никогда бы в жизни не подумал, что ночи бывают такими прохладными, а звёзды такими яркими. Здесь было миллионы и миллиарды звёзд. В моём мире на небе всё время мелькали рыбы и не давали взглянуть на небо так же долго, как здесь. Особенно по ночам, когда сардельки выплывала косяками, чтобы перебраться с одного конца города в другой. Стоял такой гул и треск, какое-то шлёпанье, что спать было практически невозможно.

Семейство спало внутри вигвама, я же предпочёл увидеть ночь — костёр трещал, на свет собрались насекомые, а где-то позади меня светились несколько белых точек, возможно хищников учуявшие запах еды. Утром рано проснувшись и поев, люди проводили меня до края своего поселения и одарили утренней едой на дорогу. Поблагодарив их на языке, который они возможно поняли, я ушёл. Мы знали по взгляду, что благодарны этому дню, потому что выжили.

Да, и правда, мир этот был скучен и разнообразен, но именно по этой причине он мне и нравился, только вот, тоска укутывала мою голову одеялом, и я думал, что родители наверняка не находят себе места из-за потери меня. Не редкость в наших городах, когда какой-то вид, как акула или косатка съедает людей. Может быть их успокоит письмо, которое я им оставил на кухонном столе, что направляюсь в новый мир. Знаю, глупо с моей стороны оставлять записки, когда рыба-клоун предупредил, что дороги обратно нет. Но так ли это на самом деле? Мне не хотелось поверять. Однако же, в некоторые особенно звёздные ночи, я думал о родителях и о их приготовленной еде на ужин, как мне не хватало стряпни матери и философских размышлений отца, которые здесь не существовали даже на корню. Может быть, мне так повезло попасть на остров дураков, не знаю. Рассуждал о мирах в одиночестве, и в тишине слышал свои мысли. И мне это нравилось, и я приходил в замешательство, когда не находил ответов на свои вопросы. К примеру, ответ на вопрос, как обезьяна могла проделать столь большой путь ради кучки рыб и одного человека, как он открыл окно в другой мир, и почему все они потеряли дар речи. В вопросах я находил ответы — новый мир был другим, что очевидно.

Целые дни бывали такими безобразными, что мне приходилось голодать, питаясь лишь водой из реки. Рыб я терпеть уже не мог. Убивать мне никогда не приходилось, и я находил небольшие горстки ягод на кустах и утолял жаждущий мяса желудок.

Как-то непривычно было и то, когда я похлопал медведя по спине и поприветствовал его, он погнался за мной желая оторвать голову. Только и спасло меня то, что в школе я был самым быстрым по бегу. Странные какие-то звери — кровожадные. И только тогда я понял, что звери здесь жестоки, когда, собирая хворост в лесу меня окружили волки и не реагировали на мои слова и рассказы о том, что я пришёл в этот мир ради лучшей жизни. Один из них успел ранить меня когтями, и снова дерево спасло меня, и впредь я был осторожнее. Временами я даже осуждал себя за свой выбор. Почему мне не жилось в моём мире спокойно, где каждый зверь имел настоящую душу, рыбы умели разговаривать и уживались с людьми? По ночам, когда по мне ползли насекомые, всякие гадкие жучки, я жалел о том, что любил тишину. Я слышал каждый шорох, каждую лапу на траве, жучка поднимающегося по стволу дерева, и птиц, поедающих их. Я слышал, как чавкал жук другим жуком, как зверь вырывал плоть от другого зверя. Меня пугало всё моё окружение, и даже музыка не спасало меня, особенно когда нужно было навострить уши и быть готовым бежать.

Пару ночей я спал в апатии и страхе, затем привык и уже не обращал внимания на насекомых, научился строить убежище и добывать еду. Рыбы, особенно пресные, были довольно вкусные, и чем-то точно отличались от наших сухих рыб. Отныне я не начинал разговоры с рыбами и ловил их лишь для еды, поняв то, что пора бы уже забыть былое прошлое — рыбы глупы и не чувствуют боли.