Спарта. Миф и реальность

Почему же тенденция к превращению царской власти в полисную магистратуру так никогда полностью и не была реализована в Спарте? Почему цари так и не превратились в обычных государственных чиновников? Зачем они нужны были общине именно в таком своем качестве? Ответ, по-видимому, хотя бы отчасти, нужно искать в сфере духовных ценностей спартанского гражданства. Цари перестали быть верховными судьями своего народа и утратили часть своего военного империя, но это не привело к уничтожению самой царской власти, потому что за царями оставалась в нетронутом виде их функция верховных жрецов общины. Эту мысль ясно высказывает Ксенофонт в «Лакедемонской политии». По его словам, «царская власть – единственная, которая остается именно такой, какой она была установлена с самого начала», главным образом потому, что «Ликург предписал, чтобы царь, ведущий свое происхождение от бога, совершал все общественные жертвоприношения именем государства» (Lac. pol. 15. 1–2. Пер. М.Н. Ботвинника).

Все социальные институты Древней Спарты в той или иной мере носили сакральный характер. Как мы уже отмечали, институт царской власти сочетал в себе три взаимопроникающих функции: верховного военачальника, верховного судьи и верховного жреца. Известно, что царская власть в Спарте с течением времени демонстрировала тенденцию к упадку и ослаблению, что проявлялось в постепенном распылении и отделении от царей ранее присущих им функций. Так, они почти полностью лишились своих административных и судебных полномочий, были существенно ущемлены их права как главнокомандующих, но они продолжали оставаться верховными жрецами. В Спарте не произошло, как это было в большинстве греческих общин периода архаики, падения царской власти. Цари не растворились внутри полисной элиты. Возможно, сохранение царской власти в Спарте во многом объясняется тем, что здесь медленнее, чем в других греческих полисах, шел процесс дифференциации магистратур внутри правящего аристократического сословия. В частности, спартанцы, в отличие, например, от афинян, не посмели отделить «священную силу» царей от самих царей и перенести ее на полисных магистратов. По-видимому, в Спарте сохранялось такое же отношение к своим царям, каким оно было в гомеровской Греции, где царей считали близкими к миру богов[16]. Так, в стихах Тиртея, проникнутых еще гомеровскими мотивами, четко выражена идея о богоданной власти спартанских царей:

Сам ведь Кронион, супруг прекрасноувенчанной Геры,
Зевс, Гераклидам вручил город, нам ныне родной.
С ними, оставив вдали Эриней, обдуваемый ветром,
Мы на широкий простор в землю Пелопа пришли.

(fr. 3a Diehl3. Пер. Г.Ф. Церетели)

Смысл этого отрывка, несмотря на лакуны, вполне ясен. Спартанцы должны подчиняться своим царям, Гераклидам, поскольку их власть санкционирована богами. Сам Зевс, считавшийся защитником царской власти как божественного установления, вручил Спарту в управление Гераклидам.

Обе царские династии вели свое происхождение от Геракла, а через него – от самого Зевса. Геродот в рассказе о герое Фермопил царе Леониде перечисляет поименно всех его предков вплоть до Геракла (VII. 204). Как метко отметил один из современных исследователей, спартанские цари являются единственными историческими греками, которые вошли на страницы Геродота с подобными генеалогическими фанфарами. В 446 г. пифия потребовала от спартанцев вернуть из изгнания царя Плистоанакта, называя его «полубожественным сыном Зевса» (Thuc. V. 16. 2). На протяжении всего существования царской власти в Спарте для спартанских граждан их басилевсы продолжали оставаться священными особами, от магической силы которых зависело благополучие всего государства.