Спарта. Миф и реальность

Однако если не иметь в виду теоретические построения греческих философов, для которых Спарта была исходной моделью в их теории о смешанном правлении, то окажется, что и в древности, и в наши дни Спарту воспринимали и продолжают воспринимать как государство по преимуществу олигархическое. И это по большому счету верно. Правда, Спарта стала олигархическим полисом далеко не сразу, только в эпоху поздней классики и эллинизма. Несмотря на укоренившееся еще в древности представление о Спарте как государстве, где в течение столетий ничего не менялось, при ближайшем рассмотрении оказывается, что спартанская политическая система не оставалась неизменной на протяжении веков, а эволюционировала, правда в неожиданную, на первый взгляд, сторону. В этом, как и во многих других отношениях, Спарта не вписывается в привычную картину развития классического греческого полиса. Она стоит особняком, отличаясь от прочих греческих государств целым рядом параметров, начиная с огромной территории и заканчивая уникальной социальной структурой. Столь же уникальна была и политическая организация Спарты. Вторым по значимости государством в Греции управляла очень малочисленная элита, состоящая всего из 35 человек (двух царей, двадцати восьми геронтов и пяти эфоров). Число высших «управленцев» оставалось неизменным практически на протяжении всего существования независимого спартанского государства, что, конечно, свидетельствует о крайней неразвитости и консервативности социальной организации Спарты. Только в конце Пелопоннесской войны к правящей корпорации добавилась новая высшая военная магистратура — навархия, но значимость ее после развала спартанской державы свелась практически к нулю. Из трех основных структурообразующих элементов спартанского государственного устройства два — двойная царская власть и эфорат — были нетипичны для традиционных полисов как демократического, так и олигархического толка. Подобных магистратур не знала классическая Греция. Да и спартанская герусия сильно отличалась от обычных советов при народных собраниях. Недаром ее принято было сравнивать с ареопагом — древнейшей судебной коллегией Афин (Isocr. Panath. 154). Исключительность обоих институтов состояла в том, что, во-первых, свои кресла члены этих палат занимали пожизненно, во-вторых, деятельность их была неподотчетна никакому другому органу власти. Из всех правящих структур Спарты, пожалуй, только апелла типологически приближается к аналогичным народным собраниям в других греческих полисах. Отчасти из-за этой своей ординарности народное собрание Спарты в древней традиции всегда оставалось в тени. Почти полным молчанием источников объясняется возникновение целого ряда трудноразрешимых проблем, связанных с деятельностью спартанской апеллы. Так, открытым остается вопрос, как спартанское правительство взаимодействовало с народным собранием и до какой степени деятельность собрания была формализована и подчинена правящей корпорации. Во всяком случае, в начале IV в. до н. э. наряду с обычным народным собранием уже действовала так называемая малая экклесия — загадочный орган, о котором упоминает только Ксенофонт (Hell. III. 3. 8). Создание дублирующей структуры, которой, скорее всего, была передана часть полномочий апеллы, — косвенное свидетельство движения спартанского общества в сторону жесткой олигархии.

Спарта, в течение столетий ничего или почти ничего не предпринимая для изменения своей социальной политики, достигла феноменального результата — она осталась фактически без полноправных граждан. Круг так называемых равных (гомеев) сократился до нескольких сот семей. В Спарте во 2-й пол. III в. до н. э. установилась форма правления, которую условно можно назвать клановой олигархией. Немногим лучше обстояло дело и во времена Аристотеля. Философ усматривал причину резкого сокращения числа полноправных граждан в ошибочной социальной политике основателя государства Ликурга. Но вряд ли Ликург был виновен в перерождении спартанского государства, политический строй которого первоначально менее всего напоминал узкую олигархию и даже имел некоторые черты, близкие к демократической модели.