Спартак

– Ты любишь Валерию Мессалу, вдову Суллы, и любим ею, и сенат, чтобы избавить ее от порицания, которое она могла бы навлечь на себя этой любовью, готов сам просить Валерию стать твоей женой; когда ты будешь женат на любимой женщине, консул Варрон Лукулл предложит тебе право выбора: пожелаешь ты проявить свою доблесть на поле брани – ты отправишься в Испанию в звании квестора под началом Помпея; предпочтешь спокойную жизнь под сенью домашних лар[145] – ты будешь назначен префектом в один из городов Африки, по своему выбору. Туда ты сможешь взять с собой и Постумию, дитя твоей греховной связи с женой Суллы; в ином случае ребенок будет поручен опекунам Фавста и Фавсты, других детей диктатора, и ты потеряешь не только право называть ее дочерью, но и всякую надежду на то, что когда-нибудь сможешь обнять ее.

Спартак встал; левую руку он поднял на уровень подбородка, а правой приглаживал бороду; на губах его играла насмешливая улыбка, глаза горели гневом и презрением, он не сводил их с посла, внимательно слушая все, что тот говорил. Даже когда римлянин умолк, гладиатор продолжал смотреть на него в упор, временами покачивая головой и постукивая правой ногой.

Молчание длилось долго, наконец Спартак спокойно и тихо спросил:

– А мои товарищи?

– Войско гладиаторов должно быть распущено: рабы должны вернуться в эргастулы[146], а гладиаторы в свои школы.

– И… всему конец? – произнес Спартак, медленно выговаривая каждое слово.

– Сенат забудет и простит.

– Покорно благодарю! – насмешливо воскликнул Спартак. – Как добр, как великодушен и милостив сенат!

– А разве не так? – надменно ответил Руф Ралла. – Сенат должен был бы приказать распять всех мятежных рабов, а он прощает их; неужели этого недостаточно?

– О! Даже слишком… Сенат прощает врага вооруженного, и к тому же победителя… Действительно достойный и невиданный пример несравненного великодушия!

Он умолк на мгновение, потом с горечью произнес:

– Итак, восемь лет моей жизни, все мои способности, все душевные силы я отдал святому, правому и благородному делу; я бесстрашно шел навстречу всем опасностям; я призвал к оружию шестьдесят тысяч моих товарищей по несчастью, я вел их к победе, а теперь в одно прекрасное утро я скажу им: «То, что вам казалось победой, – не что иное, как поражение, свободы нам не завоевать; возвращайтесь к своим господам и снова протяните руки, чтобы их заковали в привычные цепи». Но почему же, почему?

– Значит, ты не ценишь чести, которую оказывают тебе, варвару; из низкого рудиария ты превратишься в римского квестора или префекта; кроме того, тебе будет дозволено жениться на знатной римской матроне.

– Так велико могущество сената римского? Он распоряжается не только всей землей, но даже чувствами людей, живущих на ней?

Оба умолкли; затем Спартак спокойно спросил Руфа Раллу:

– А если гладиаторы, несмотря на мои советы и уговоры, не пожелают разойтись?

– Тогда… – медленно и нерешительно произнес римский патриций, опустив глаза и перебирая руками конец своей тоги, – тогда… такому опытному полководцу, как ты… который, в конце концов, только для блага этих несчастных… не может не представиться… ему всегда представится случай… отвести войска… в места…

– …где консул Марк Теренций Варрон Лукулл, – продолжал Спартак, вдруг страшно побледнев; его гневные и полные ненависти глаза придавали лицу выражение жестокости, но говорил он сдержанно и спокойно, – будет ждать их со своими легионами; он окружит их, они неизбежно сдадутся ему без всякого шума, и консул даже сможет приписать себе честь этой легкой, заранее устроенной победы. Не правда ли?

Римлянин еще ниже опустил голову и не произносил ни слова.

– Не правда ли? – воскликнул Спартак громким голосом, который вызвал дрожь у Руфа Раллы.

Посол окинул взглядом Спартака. Вождь гладиаторов был так гневен, в его глазах сверкала такая ненависть, что римлянин невольно отступил на шаг.

– О, клянусь всеми богами Олимпа, – произнес фракиец гордо и с угрозой, – благодари богов, покровительствующих тебе, за то, что низкий и презренный гладиатор умеет уважать права другого, что гнев, охвативший меня, не затемнил моего рассудка и я не позабыл, что ты явился ко мне в качестве посла… Ты пришел предложить мне измену, низкую и бесчестную, как твой сенат, как твой народ, измену самую позорную и гнусную!.. Ты старался коснуться самых сокровенных тайников души моей!.. Ты пытался прельстить человека, возлюбленного, отца, чтобы обманом добиться своей цели там, где ты не мог одержать победу силой своего оружия.

– О варвар, – воскликнул с негодованием Руф Ралла, отступая на несколько шагов и не сводя глаз со Спартака, – ты, кажется, забыл, с кем говоришь!