«Спартак» 100 лет: истории клуба

Действует приказ Сталина – за отказ от работ применять жесткие меры, вплоть до расстрела. Поэтому на развод выходим через не могу. По дороге многие падали. Смертность доходила до 40 человек в день. По лагерю прошел слух – прошлой ночью трое доходяг проникли в морг и вырвали мягкие места у трупов…

В главе «Победа» Петр Старостин вспоминает, как в лагере встречали победу в Великой Отечественной и гадали, будет ли амнистия. Младший Старостин, как и его братья, полагал, что их, политических, она, однако, не коснется. Так и произошло. Братьев реабилитируют только после смерти Сталина в 1953-м.

– Спасибо Никите Сергеевичу Хрущеву, – пишет Петр Петрович. – Вслед за мной были реабилитированы братья, и вот через 12 с половиной лет мы вновь встретились в Москве. Сразу лег в больницу по поводу туберкулеза. Была сделана операция на легких. После пятилетнего лечения снят с учета туберкулезной больницы. Но все же лагерь не прошел даром. Очевидно, неоднократное обморожение вызвало новую болезнь, приведшую впоследствии к ампутации ноги. Оставшаяся тоже оперирована после разрыва мениска и крестообразных связок. Травма, которая преждевременно, в 27 лет, вывела меня из списка футболистов…

…Воспоминания о лагерях, изложенные Петром Старостиным, не покидали его до конца дней. В конце рукописи он признается: «Ночами преследует один и тот же сон – я в лагере, окончился срок, а меня все не отпускают. Просыпаюсь и облегченно вздыхаю – хорошо, что это не явь».

В музее «Спартака» сохранилась не только рукопись младшего из братьев, но и подлинные письма Александра Старостина, его фото, которое он отправлял из Инты в ноябре 1952-го. Годы лагерей не лишили его чувства юмора. «Хорош гусь? Былой красавец превратился в печеное яблоко», – подписано на обороте карточки. И самое главное в конце: «Но ничего».

Старостины не сломались и боролись до конца.

А вот что Александр писал сестре Тамаре Малиновцевой 26 мая 1944-го:

«Здравствуй, Тома!

Вчера получил твое письмо от 14.04 и спешу тебе ответить. Очень тебя за него благодарю… Меня очень интересует, как ты живешь? Чувствуешь себя?.. Я лично забрался очень далеко. За полярный круг, где зимой почти сплошная ночь, а летом ей и не пахнет. В 11 часов солнышко заходит, а в 12 ночи оно у нас опять появляется. Ночи нет. Но все же погода скверная. Вот сейчас у вас уже лето в разгаре, тепло, зеленеют деревья, а у нас еще лежит снег и вчера была отвратительная снежная погода.

Чувствую себя вполне удовлетворительно. Здоров. Работаю в спортивном обществе «Динамо», организую на крайнем севере спортивную жизнь. Желающих заняться этим делом много, поэтому думаю работку развернуть. На месте встретил много знакомых, среди которых большинство москвичей, есть с кем перекинуться словом.

С домом и братьями переписку имею более или менее регулярную. Все они также как будто бы устроились неплохо. Все, в том числе и я, конечно, не теряем надежды перевестись в Красную армию, чтобы принять участие в добивании гитлеровских гадов, правда, это, конечно, трудно, так как наши участки работы не позволяют рассчитывать на перевод, но мы все принимаем к этому меры. Возможно, что все же будем гадов добивать.

Ну, вот, Томочка, как будто бы и все. Жду от тебя писем, а пока крепко жму тебе руку».

Пишет сестре Тамаре и Андрей Старостин. Тамара, судя по всему, на фронте. Дата письма неразборчива:

«Здравствуй, дорогая Тома!

Получил твою открытку и спешу ответить. По адресу твоему вижу, что ты находишься в рядах нашей доблестной Красной армии. Страшно рад за тебя, что ты принимаешь непосредственное участие в великом деле – окончательном разгроме врага и освобождения нашей дорогой Родины от нашествия фашистского зверья.

Желаю тебе всяческих успехов: твердо убежден, что твои глубокие патриотические чувства и личное мужество помогают тебе высоко нести звание советского воина, с честью защищающего свою страну, на каком бы участке фронта ему ни приходилось сражаться или работать…

Дочка моя, по письмам, растет хорошим и здоровым ребенком. Я очень по ней скучаю… Домашним написал несколько писем с дороги, Клавдия мне написала, что получила два моих письма; мама тоже. Завтра засяду им писать. Ты знаешь, Тома, очень трудно выбрать время для писания: очень занят. Но вот тебе собрался быстро. Буду ждать от тебя ответа. До свидания.

Крепко жму твою руку и целую.

Твой брат Андрей».

Писем старшего брата Николая Старостина в музее не сохранилось. Он и впоследствии старался не затрагивать эту тему. Никита Симонян в беседе для этой книги вспоминал, как стал свидетелем разговора Николая Петровича с неким профессором, возможно, знакомым по ссылке. Тот будто бы просил Старостина не возвращаться в мыслях к лагерным годам.

А несколько лет назад мне удалось разыскать в пригороде Парижа Жана-Клода Бра, который на рубеже 1980–1990-х являлся президентом французского клуба «Рэд Стар».