Спартак

— Ax!.. — сказала с легким вздохом красавица-гречанка, задумавшись. — Я не знаю причин этого.., и даже боюсь узнать их, — Тем лучше!.. Я их не знаю и не имею никакой охоты узнавать.

— Гладиаторы сговорились между собой и выступили бы, если бы римские патриции, враги существующих законов и Сената, взяли на себя командование над ними, — Но так как эти римские патриции, как бы подлы они ни были, не оказались настолько низкими, чтобы стать во главе гладиаторов.,.

— Однако был такой момент… Довольно, нам больше незачем заниматься этим. Скажи мне, Метробий…

— Сперва удовлетвори мое любопытство, — сказал актер, — откуда ты получила сведении о заговоре гладиаторов?

— От одного грека.., моего соотечественника, тоже гладиатора…

— Ты, Эвтибида, на земле более могущественна, чем Юпитер на небе. Одной ногой ты попираешь Олимп олигархор, другой — грязное болото черни…

— Ах, я делаю все возможное, чтобы добиться…

— Чтобы добиться чего?..

— Чтобы добиться власти! — воскликнула дрожащим голосом Эвтибида, вскочив на ноги, с лицом искаженным от гнева, с глазами, горящими зловещим блеском, и с выражением столь глубокой ненависти, смелости и неукротимой воли, которого никак нельзя было ожидать от этой изящной и грациозной девушки. — Да, чтобы добиться власти, стать богатой, могущественной, чтобы мне завидовали.., и, — прибавила она вполголоса, но с еще большей силой, — чтобы иметь возможность отомстить.

Метробий, хотя он и привык ко всяким притворствам на сцене, с изумлением смотрел на искаженное лицо Эвтибиды, она, овладев собою и внезапно разразившись звонким смехом, воскликнула:

— Не правда ли, я продекламировала бы роль Медеи, если и не так как Галерия Эмболария, то во всяком случае недурно. Ты окаменел, бедный Метробий, и хотя ты — старый, опытный комедиант, ты навсегда останешься на ролях женщин и мальчиков.

И Эвтибида продолжала искренне смеяться, вызывая вновь изумление Метробия.

— Чтобы добиться чего? — снова начала после некоторой паузы куртизанка:

— Чтобы добиться чего, старый и глупый индюк?

Спрашивая, она щелкнула его по носу и, не переставая смеяться, продолжала:

— Чтобы стать такой же богатой, как Никополия, любовница Суллы, как Флора, старая куртизанка. Чтобы стать богатой, очень богатой, — понимаешь, старый дурак? — для того, чтобы я могла наслаждаться всеми радостями, всеми удовольствиями жизни, после которой, как учит божественный Эпикур, уже нет ничего. Ты понял, почему, я пускаю в ход все искусство и все средства обольщения, которыми меня одарила природа? Именно для того, чтобы стоять одной ногой на Олимпе, а другой на болоте и…

— Но в грязи можно испачкаться…

— А после можно и вымыться. Разве в Риме мало бань и душей? Разве нет ванны в этом моем доме? Но подумайте, о высшие боги, кто осмеливается читать трактат о морали?.. Человек, который провел всю жизнь в пучине самых грязных мерзостей, самых низких гнусностей?

— Ну, перестанем рисовать такими живыми красками мой портрет: ты рискуешь сделать его очень похожим и заставить людей убегать прочь при виде такой грязной личности. Ведь я это сказал в шутку. Моя мораль у меня в пятках. Что ты хочешь, чтобы я с нею сделал?

С этими словами Метробий приблизился к Эвтибиде и, взяв ее руку, стал целовать, говоря:

— Когда же я получу награду от тебя?

— Награду?.. Но за что ты хочешь получить ее, старый сатир? — сказала Эвтибида, отнимая руку и ударив Метробия по лицу. — А ты узнал, что замышляют гладиаторы?

— Но, прекраснейшая моя Эвтибида, — возразил старик жалобным голосом, униженно следуя за гречанкой, которая не переставая ходила по комнате, — мог ли я открыть то, чего не существует?.. Мог ли я, моя нежная любовь, мог ли я?..

— Ну, хорошо, — сказала девушка, обернувшись и бросив на комедианта ласковый взгляд, сопровождаемый очаровательной улыбкой, — если ты хочешь заслужить мою благодарность и если ты хочешь, чтобы я доказала мою признательность…

— Приказывай, приказывай, божественная…

— Ты должен продолжать следить, так как я не уверена в том, что гладиаторы совсем оставили мысль о восстании.

— Я буду следить в Кумах, съезжу в Капую…

— И прежде всего, если хочешь открыть что-нибудь, ты должен следить за Спартаком.

Когда Эвтибида произнесла это имя, щеки ее покрылись ярким румянцем.

— О, что касается Спартака, то вот уже месяц, как я следую за ним по пятам, не только ради тебя, но также ради себя самого или, лучше сказать, ради Суллы.

— Что?.. Как?.. Что ты оказал?.. — воскликнула вдруг оживившись и подбегая к Метробию, куртизанка.

Метробий осмотрелся кругом, как бы опасаясь, что его услышат, и затем, приложив указательный палец правой руки к губам, сказал вполголоса:

— Это мое подозрение.., моя тайна, и так как я могу ошибиться и вмешиваюсь в дела Суллы.., то я не скажу об этом ни одной живой душе, пока не подтвердятся мои предположения.

На лице Эвтибиды, пока Метробий говорил, отражалось волнение, которое было ему непонятным.