Спартак

Сулла проснулся около полудня. В эти дни он страдал от кожной болезни сильнее, чем обычно. Она вызвала у него нестерпимый зуд. Едва поднявшись с постели, он накинул поверх рубашки широкую тогу и в сопровождении рабов, специально приставленных заботиться о его особе, опираясь на своего любимца Хризогона, прошел в баню через обширный атриум, украшенный великолепной колоннадой в дорическом стиле.

Минуя термы и залу ожидания, Сулла вошел в раздевальню — изящный небольшой зал, с мраморными стенами и мозаичным полом. Из этого зала три разные двери вели: одна — в помещение с холодным душем, другая — в залу с бассейном теплой воды и третья — в парильню.

Сулла сел на мраморную скамью, покрытую подушками и пурпуровой тканью, разделся с помощью рабов и вошел в парильню Она была тоже мраморная; в полу имелось несколько отверстий, через которые шел раскаленный воздух, нагревавший ее.

Полукруглый мраморный альков с мраморной скамьей находился справа, а напротив него — небольшой бассейн с горячей водой.

Сулла зашел в альков и, усевшись, стал подымать железные гири разного веса, припасенные для того, чтобы купающийся мог проделывать гимнастические упражнения и тем вызвать пот. Выйдя из алькова, он опустился в бассейн с горячей водой Усевшись на мраморную скамейку, он весь отдался приятному ощущению теплоты, приносившей ему большое облегчение, судя по выражению довольства, появившемуся на его лице.

— Ax!.. Я испытываю чувство блаженства, которого я уже давно не знал… Скорее, скорее, Диодор, — сказал он, обращаясь к одному из рабов, исполнявшему обязанности умастителя, — скорее возьми скребницу и потри мне воспаленные места.

Затем Сулла обратился к Хризогону с вопросом:

— Переплел ли ты в пурпурный пергамент двадцать второй том моих «Комментариев», который я кончил диктовать третьего дня, а вчера передал тебе?

— Да, мой добрый господин, и не только твой экземпляр, но еще десять копий, сделанных рабами-переписчиками.

— Молодец, мой Хризогон… Ты, значит, позаботился о том, чтобы сделали десять копий? — спросил с явным выражением удовольствия Сулла.

— Да, конечно, и не только с последнего тома, но и со всех предыдущих, для того, чтобы один экземпляр положить в библиотеке этой виллы, другой в библиотеке твоего дома в Риме, третий — в моей библиотеке, а остальные экземпляры каждого тома я подарил Лукуллу и Гортензию. Распределяя столько экземпляров по разным местам, я намеревался этим сохранить твое произведение от пожара или утери.

— Посмотри скорее, что там. Мне кажется, что я слышу какой-то шум в раздевальной, — сказал Хризогону Сулла.

Отпущенник тотчас же вышел из ванной комнаты.

Сулла, лицо которого, быть может вследствие кутежа прошлой ночи, казалось более постаревшим и мертвенным, чем в предыдущие дни, вдруг застонал от жестоких болей; он жаловался на необычную тяжесть в груди. Поэтому Диодор, закончив растирание, пошел звать Сирмиона из Родоса — отпущенника и врача Суллы, жившего вместе с Суллой и повсюду сопровождавшего его.

Сулла же, под влиянием охватившей его дремоты, опустил голову на край бассейна и, казалось, заснул.

Через несколько мгновений вернулся Хризогон, и Сулла, вздрогнув, поднял голову.

— Что с тобой? — спросил его отпущенник, с тревогой подбежав к бассейну.

— Ничего.., какая-то дремота… Знаешь, я видел сон.

— Что же тебе приснилось?

— Я видел мою любимую жену Цецилию Метеллу, умершую в прошлом году, и она звала меня к себе.

— Не обращай внимания на эти суеверия…

— Суеверие? Зачем так думать о снах, Хризогон? Я всегда относился с очень большим доверием к снам и поступал всегда так, кик мне через них приказывали боги. И мне не приходилось раскаиваться.

— Если ты говоришь о походах, то победами ты обязан своему уму и своей доблести, а не внушениям снов.

— Больше, чем мой ум и моя храбрость, Хризогон, мне всегда помогала благосклонная ко мне судьба, поэтому именно ей я только и доверялся. Поверь мне, — наиболее успешными были те мои походы, которые я проводил стремительно и без размышления.

Воспоминания о деяниях, из которых многие были гнусными, но многие были, действительно, великими и славными, казалось, вернули немного спокойствия душе Суллы и несколько прояснили его чело. Поэтому Хризогон счел удобным доложить ему о том, что, согласно его повелению, Граний прибыл из Кум и ждет его приказаний.

При этом имени лицо экс-диктатора внезапно передернулось от гнева; дико сверкнув глазами, он закричал хриплым, яростным голосом:

— Введи его.., сейчас же.., сюда.., ко мне.., этого наглеца, который один во всем мире осмелился издеваться над моими решениями.., а желает моей смерти!

И худыми, костлявыми руками он судорожно сжал края бассейна.

— Но не можешь ли ты подождать, пока выйдешь из ванны?..