Спартак

— А откуда нам знать об этом? — ответил Спартак тоном простодушного человека, которому неприятно говорить о непонятных для него вещах. — Если бы задорные и буйные ученики Лентула решились на какое-либо сумасбродство, то они, конечно, не пришли бы говорить об этом с нами; ведь они завидуют нашему счастью. Нам очень хорошо у нашего превосходного господина.

Это было правдоподобно, и слова Спартака были настолько естественны, что они убедили центуриона.

Однако он счел нужным сказать:

— Хотя я не верю в восстание гладиаторов, но мой долг принять все зависящие от меня меры предосторожности. Поэтому я вам приказываю сдать мечи… Все-таки вы, гладиаторы, подлые люди, способны на все… Подайте сюда ваши мечи!..

При этом приказе вспыльчивый и неосторожный Эномай едва не сделал напрасными все усилия Спартака и не разрушил все безвозвратно.

Рука германца яростно схватилась за обнаженный уже меч, когда Спартак, взявши его меч за лезвие правой рукой и в то же время левой рукой извлекая из ножен свой собственный — почтительно подал оба меча центуриону; при этом он, чтобы помешать Эномаю разразиться какой-либо вспышкой, поспешил сказать:

— Ты нехорошо делаешь, Попилий, сомневаясь в нас, и едва ли за твое недоверие префект, наш господин, будет тебе благодарен. Во всяком случае, вот тебе наши мечи и позволь нам вернуться в дом Меция.

— В том, что я сделал, презренный гладиатор, я отдам отчет твоему господину, а теперь убирайтесь оба отсюда!

Спартак сжал правую руку дрожавшего от ярости Эномая и, поклонившись центуриону, вошел в город вместе с германцем.

По мере того как оба гладиатора продвигались по Албанской улице, где царило необычайное движение, они все более убеждались, что план их провалился, что несмотря на все усилия, они слишком поздно попадут в школу гладиаторов.

Едва отойдя от ворот на выстрел из лука, они бегом помчались к школе Лентула Батиата.

Это заведение находилось в одном из наиболее отдаленных кварталов города, у самой городской стены.

Оно состояло из многочисленных строений, мало отличавшихся друг от друга внешним видом. Все эти группы строений, имея одинаковое назначение, были одинаково разделены на четыре части обширными внутренними дворами, в центре которых гладиаторы упражнялись, когда не было дождя; в дождливую погоду они занимались гимнастикой и фехтованием в специально для этого приспособленных залах.

В четырех частях каждого строения в длиннейшие коридоры выходил бесконечный ряд маленьких комнат, каждая из которых едва могла вмещать одного человека, и внутри этих клетушек на ложах из сухих листьев или соломы спали гладиаторы.

В каждом строении кроме зал для фехтования имелась небольшая зала, отведенная под склад гладиаторского оружия. В этих залах, запиравшихся железными решетками и прочными массивными дверями из дуба, хранились мечи, щиты, ножи и трезубцы, — словом, всякое оружие, которым ланиста должен был снабжать своих гладиаторов, когда они шли в амфитеатры.

Восемнадцать или двадцать домов школы соединялись друг с другом узкими дорожками и тропинками, которые когда-то составляли часть города, но после попытки к восстанию, происшедшей за двадцать восемь лет до описываемого нами времени, по инициативе одного римского всадника, Веция или Минуция, всю территорию школы обнесли стеною. Стена была высотой в одних местах в двадцать восемь, а в других в тридцать футов, и, таким образом, школа представляла собой крепость внутри большого города.

В этот вечер, 20 февраля, почти все гладиаторы остались — вещь странная и необычная — в помещениях школы: одни в фехтовальных залах упражнялись в нападении и защите деревянными мечами, единственным и безвредным оружием, пользование которым им было дозволено: другие во дворах занимались гимнастическими упражнениями, некоторые, распевая варварские загадочные песни, слов которых их сторожа не понимали, группами прогуливались по тропинкам, соединявшим разные строения школы; иные, наконец, толпились в коридорах или же располагались спать в своих клетушках.

Сколько эти несчастные ни старались казаться рассеянными и равнодушными, всякому, кто внимательно следил бы за их движениями и лицами, легко было понять, что все они находятся в тревожном ожидании какого-то серьезного и чрезвычайного события.

— Разве сегодня гладиаторы не выйдут на прогулку? — спросил один сторож.

— А кто же их знает? Почему это сегодня они собираются провести вечер внутри школы?

— Это будет очень скучный вечер для их отвратительных любовниц, которые напрасно будут их ждать в соседних кабаках и трактирах.

— Клянусь могуществом Корнелия Суллы, это в самом деле странно!

— Настолько странно, что — сказать тебе по секрету — я этим несколько озабочен.

— Ты боишься какого-нибудь восстания?

— Как сказать.., я не верю в его возможность… Но какая-нибудь смута… Кто знает?.. Ропот… И, сказать тебе по правде, я не только боюсь этого, но и жду.