Спартак

С другой стороны, можно ли надеяться на победу нам, гладиаторам, предоставленным себе самим, одним восставшим против страшной и непобедимой мощи Рима? Нет, победа невозможна и невозможным становится и само предприятие. Пока я надеялся, что ты, Катилина, и твои друзья могут стать честно нашими вождями, пока я мог предполагать, что люди консульского звания и патриции станут во главе гладиаторских легионов и дадут свое достоинство и имя войску, я оживлял надежды многих моих товарищей по несчастью пылом моих собственных надежд; но теперь, когда я вижу, что предрассудки вашего воспитания никогда не позволят вам быть нашими вождями, я убеждаюсь в невозможности нашего предприятия, о котором я мечтал, которое лелеял в тайниках души и от которого с чувством беспредельного сожаления теперь отказываюсь окончательно, как т невообразимого безумия. Разве можно было бы иначе назвать наше восстание, даже если бы мы могли поднять пять, десять тысяч человек? Какой авторитет имел бы, например, я или другие из моего класса, какое значение, какой престиж? В пятнадцать дней наши два легиона были бы раздавлены, как это произошло двадцать лет тому назад с теми тысячами гладиаторов, которых один доблестный римский всадник, по имени Минуций или Веций, собрал возле Капуи.

Трудно передать впечатление, произведенное речью Спартака, этого, по мнению гостей, варвара и притом наиболее презренного. Одни удивлялись его красноречию, другие - возвышенности его мыслей, третьи - глубине его политических идей, а в общем все остались чрезвычайно удовлетворенными высказанным им уважением к всемогуществу римского имени. И удовлетворенное самолюбие римлян, которое так ловко пощекотал бывший раб, вылилось в общих похвалах, открыто рассыпаемых мужественному фракийцу, которому все, и первый Луций Бестия, предложили покровительство и дружбу.

Долго еще продолжалось обсуждение вопроса. Было высказано много самых различных мнений, и в конце концов решили отложить предприятие до лучших времен: в ожидании от времени доброго совета, а от Фортуны - случая, более благоприятного для смелого плана.

Спартак предложил свои руки и руки немногих гладиаторов, которые в него верили и его уважали, - он все время напирал мимоходом на слово немногие - в распоряжение Катилины и его друзей. После того, как он и Крикс выпили чашу дружбы, которая пошла кругом и в которую гости бросали обрываемые ими лепестки роз с венков, он попрощался с хозяином дома и с его друзьями и вместе с Криксом ушел из дома патриция.

Выйдя на улицу, они направились к дому Суллы. Крикс первый нарушил молчание.

- Объяснишь мне, надеюсь...

- Молчи, ради Геркулеса! - сказал вполголоса, прерывая его, Спартак. Позже ты узнаешь все.

Они продолжали идти молча и прошли так больше трехсот шагов. Первым заговорил рудиарий. Он повернулся к галлу и оглядевшись, сказал вполголоса:

- Там было слишком много людей, не все они на нашей стороне и не все владели своим рассудком. Нельзя было доверяться этим юношам. Ты слышал - для них наш заговор ликвидирован, должен исчезнуть, как бред больного мозга. Ты сейчас вернись в школу гладиаторов Акциана и перемени наш пароль, приветствия и секретный знак при рукопожатии. Паролем вместо "свет и свобода" будет "постоянство и победа". Знаком больше не будут три коротких последовательных сжатия руки, а три легких нажима указательным пальцем правой руки на ладонь правой руки другого.

И Спартак, взяв правую руку Крикса, три раза надавил указательным пальцем на его ладонь, говоря:

- Вот так. Ты понял?

- Понял, - ответил Крикс.

- А теперь иди, не теряй времени, сделай так, чтобы каждый начальник звена предупредил об этом своих пять гладиаторов. Объясни им, что наш заговор стоял под угрозой раскрытия и что всякий, кто произнесет преданий пароль и употребит прежние знаки, рискует погубить наше дело и вынудит нас окончательно отказаться даже от попытки осуществить наш рискованный замысел. Завтра мы встретимся рано утром в школе Юлия Рабеция.

Спартак пожал руку Крикса и быстрым шагом пошел к дому Суллы. Он постучался во входную дверь; его впустили и проводили из передней в маленькую комнату, которую занимала его сестра Мирца. Девушка, завоевавшая полное расположение своей госпожи, занимала уже очень важную должность: заведывала туалетом Валерии.

Она в тревоге ожидала брата и, как только увидела его входящим в свою комнату, бросилась к нему, обвила его шею руками и стала покрывать лицо поцелуями.

Когда прошел этот первый взрыв любви к брату, девушка с очень веселым лицом рассказала Спартаку, что она не пригласила бы его в этот час, если бы не приказание Валерии, ее госпожи, которая часто говорила с нею о Спартаке, расспрашивала о нем, проявляла к нему больше интереса, чем это, может быть, полагалось такой знатной матроне, по отношению к рудиарию; узнав, что он еще не связал себя никакой службой, она приказала позвать его в этот вечер, намереваясь предложить ему управление гладиаторской школой, которую Сулла недавно организовал на своей даче в Кумах.