Спартак: 7 лет строгого режима

Дед обязательно приходил в раздевалку и перед матчем, и во время перерыва. У него был свой стул, он на него садился и все слушал и видел. Его слово порой было решающим. Сначала шумел Бесков, потом вступал Дед. Во время матча Старостин сидел на скамейке вместе с командой, а Бесков мог наблюдать за игрой с трибуны. Дед был начальником команды, который работал с ней 24 часа в сутки. Для игроков он был как отец. Его так все и воспринимали. Бескова же боялись.

Дед говорил коротко и лаконично. В этом смысле он был гением. Но больше всего меня поражало то, что он говорил очень конкретно. Двумя-тремя словами попадал прямо в точку. Помню, перед Киевом Бесков что-то долго рассказывал. Потом обратился к Старостину:

«Николай Петрович! У вас есть что сказать?» — «Два слова».

Он всегда говорил: «Два слова».

Дед начал:

«Знаете, если вас каждого поставить друг против друга с киевлянами, физически им не проиграет только Бубнов. Остальные с вами что угодно сделают. Поэтому если вы с ними будете тягаться в физике, проиграете. Играйте в свою игру. Ни под кого не подстраивайтесь. Тогда уже им будет ж... Забивайте, они вас не поймают».

То есть он повторил то же самое, что Бесков, только простыми и доступными словами. Причем произнес все это очень спокойно, сняв тем самым напряжение. Если Бесков мог закипеть, то Старостин всегда говорил спокойно, без накачки: «Мужики вы или не мужики?»

Рассказывают, однажды в перерыве Дед обратился к Нетто:

«Игорь! Ты можешь встряхнуть команду?» — «Не могу, Николай Петрович». — «Почему?» — «Эти бараны меня не слушают!»

И это говорилось на полном серьезе. «Бараны», а там половина — олимпийские чемпионы — попадали на пол. Вот такие разговоры были.

После игры все суетятся, бегают, а Дед уже работает. Надо собираться, надо успеть на поезд или самолет, и Дед никому не дает возможности расслабиться независимо от того, выиграли или проиграли. Но это не мешало Деду попить чайку. Он любил чай. Кофе не пил, только чай.

Еще он любил поговорить. Со мной, как мне казалось, вел довольно откровенные разговоры. В «Спартаке» никто к нему не мог подойти, как я, и начать беседовать. Может быть, он чувствовал, что я видел в нем уникального человека и ценил каждую секунду общения с ним. Он ко мне тоже с уважением относился, тем более что я дурацких вопросов не задавал. Интересовался историей, культурой, а Николаю Петровичу было что на эти темы рассказать.

Дед любил на тренировки ходить, если дел не было. Причем сам в Тарасовку ездил. Шофера отпускал и ехал на метро к трем вокзалам — от Красносельской, где находился офис МГС «Спартак», было недалеко. На Ярославском вокзале садился на электричку и — в Тарасовку.

Пока ехал 40 минут, успевал «Советский спорт» почитать, другие газеты. В Тарасовке первым делом заходил в столовую. Все сразу к нему бежали:

«Николай Петрович! Что покушаете?» — «Ничего не хочу, чаю принесите».

Попьет чаю и идет на установку или на теоретическое занятие. Если их нет, садится на трибуну и смотрит за тренировкой. Но такое не очень часто случалось, потому что у Деда все время были дела.

• • • • •

Как-то спросил Старостина:

«Николай Петрович! Какой самый лучший чай?»

Он никогда сразу не отвечал. Прежде чем ответить, брал паузу. В зависимости от того, насколько был сложным вопрос, пауза была или короче, или длиннее.

«Ты знаешь, Саша, никакого секрета нет. Надо просто побольше заварки сыпать».

И все понимали, что в лагерях Дед привык чифирить.

Если Бескова я не раз видел подшофе, то Деда никогда. Он вообще не пил, не курил и все время находился в работе.

К Деду можно было обратиться по любому вопросу, настолько большой он накопил жизненный опыт. С Бесковым это было невозможно. Деду очень нравилось ездить в ночь в аэропорт. Бескова возил на машине шофер. У Деда тоже был шофер, но он, вот старая закалка, был человеком демократичным. Барских замашек, как Бесков, не приобрел. Он понимал, что шофер устает, и часто давал ему отдохнуть. Даже избаловал в какой-то степени!

Если нам предстояла поздняя поездка, Дед приезжал в Тарасовку, обедал, потом шел в свою комнату, где мог отдохнуть, или смотрел телевизор. Вечером садились в автобус и ехали в аэропорт. До Домодедова или Внукова из Тарасовки был неблизкий путь. Обычно Старостин садился на кресло в первом ряду, а Бесков — во втором. У них были железные места, на которые никто не имел права садиться. Остальные могли занимать места только с третьего ряда, а то и дальше. Иногда кто-то специально садился в третьем ряду, чтобы послушать рассказы Деда. При Бескове он особо не распространялся, а когда Бесков ехал отдельно, тогда блистал. Дед «Бориса Годунова» и «Евгения Онегина» рассказывал наизусть!

Сколько ему было лет, не знал никто. Но родился он не в 1902 году, как было написано в паспорте, а раньше. То ли в 1898, то ли в 1899-м. Год рождения ему поменяли, чтобы избежать призыва в армию в Первую мировую войну. По другой версии, годы ему позже добавили, чтобы в сталинских лагерях не послали на лесоповал, куда зэков старше 50 лет не отправляли.

Спрашиваю однажды: