Спартак<br />(Роман)

Но ни один из них, похоже, не осознавал понесенный ущерб. Их концентрации друг на друге была настолько интенсивной, настолько абсолютной, требующей, чтобы весь мир, казалось, повернулся к ним. Время прекратилось; вся жизнь и опыт были сконцентрированы друг на друге, и интенсивность, с которой они изучали друг друга, стала чем-то мучительным. И снова они сошлись вместе, казалось бы, единой, интегрированной конвульсией силы и решимости, а затем они сцепились, левая рука сжимала правую, и они стояли вместе, сцепленные друг с другом, тело к телу, лицо к лицу, застывшие, напряженные запястья и вопящее в тишине желание прикончить, изрезать и убить. Их превращение было полным; они ненавидели друг друга; они знали только одну цель, эта цель — смерть, поскольку только убив, мог бы жить один из них. Когда они сцепились, мышцы стали жесткими и напряженными, они стали одним, одной сущностью, разорванной в себе. Пока плоть и кровь могли выдержать, они напрягались в этой хватке, и затем она сломалась, они разошлись, и теперь была кровавая нить, во всю длину Фракийской руки. Дюжина шагов друг от друга, они стояли задыхаясь, ненавидя и дрожа, оба были изрисованы кровью, маслом и потом, кровь стекала и окрашивала песок у ног.

Затем Фракийца поразили. Выставив нож, он бросился на Еврея, и Еврей упал на одно колено, отбросил нож вверх и сделал выпад в сторону летящего Фракийца. И почти до момента падения Фракийца на землю, Еврей наносил ему удары. Это был момент величайшего ужаса и экстремального волнения в играх. Кромсающая смерть настигла Фракийца. Он крутился, катался, конвульсировал, брыкал босыми ногами, чтобы отразить ужасный нож, но Еврей был повсюду, резал и колол — да, это было судорожное отчаяние молодого Фракийца, неспособного нанести смертельный удар.

Фракиец нашел опору; его кровоточащее, разорванное тело буквально взвилось в воздух и стало на ноги, он стоял, но его жизненная сила иссякла. Рывок, который поднял его на ноги, ударил по самому глубокому колодцу силы. Он балансировал одной рукой, схватил нож другой, и покачиваясь взад-вперед, прощупывал воздух своим клинком, чтобы отразить удар Еврея. Но Еврей отступил от него, замер, и в самом деле не было необходимости парировать, потому что у Фракийца было изранено лицо, руки, тело и ноги, и его жизнь утекала вместе с кровью в большую лужу на песке под его ногами.

Но высшая драма жизни и смерти не была отыграна. Римляне очнулись от своего транса, они начали кричать на Еврея, пронзительно, хрипло, требовательно:

— Добей, ударь! Ударь!

Но Еврей не двигался. У него была только единственная рана, разрез через грудь, но все его тело было забрызгано кровью. Теперь он внезапно швырнул свой нож в песок, нож вонзился, дрожа. Он замер, склонив голову.

Через мгновение эта возможность закончится. Голый Фракиец, нити красной крови заливали каждый дюйм его кожи, опустился на одно колено. Он опустил свой нож, и быстро умирал. Римляне кричали, тренер перепрыгнул через ограждение арены, размахивая длинным тяжелым кнутом. За ним последовали два солдата.

— Сражайся, сволочь! — заорал тренер, а затем свернутая полоска бычьей кожи обвилась вокруг спины и живота Еврея. — Сражайся! Кнут стегал его снова и снова, но он не двигался, и затем повернул свое лицо к Фракийцу, вздрогнул и начал стонать от боли, сначала крик боли, и затем нарастающее крещендо, вырвавшееся из его скрюченного тела. Затем крики боли прекратились, он лежал неподвижно; тренер прекратил бить Еврея.

Чернокожий присоединился к Спартаку у щели в двери. Они смотрели не говоря ни слова.

Солдаты подошли к Фракийцу и потолкали его своими копьями. Он пошевелился. Один из солдат отцепил маленький, но тяжелый молот, висевший на поясе. Другой солдат подсунул свое копье под Фракийца и перевернул его. Тогда первый солдат нанес ему ужасный удар своим молотом по темени, удар, отпечатавшийся на хрупкой поверхности черепа. После этого солдат отсалютовал зрителям своим забрызганным мозгом молотком. В то же время второй тренер привел на арену осла. Осел носил головной убор из ярких перьев и кожаную упряжь, от которой тянулась цепь. Цепью быстро обмотали ноги Фракийца, и осел, понукаемый солдатскими копьями, быстро побежал вокруг арены, волоча за собой окровавленное, забрызганное мозгом тело. Римляне аплодировали и дама с восторгом взмахнула кружевным носовым платком.

Затем кровавый песок перекопали и разровняли, для музыки и танца перед следующей парой.

VIII

Батиат поспешил на трибуну к своим клиентам, чтобы извиниться, объяснить почему, несмотря на столь хорошую плату, Еврей не смог в самом конце добить еще живую плоть, перерезать артерию на шее или руке, чтобы щедро брызнувшая алая кровь могла ознаменовать правильное окончание поединка; но Марий Брак, держащий в одной руке кубок с вином, махнул ему другой, чтобы он замолчал:

— Ни слова, ланиста, это было восхитительно, этого было достаточно.

— Но моя репутация.