Спартак-победитель

Я растерялся, не зная, что сказать.
Мне на помощь пришел Спартак, который заявил, не моргнув глазом, что якобы он еще позавчера услышал от меня про отряд Торания, но не придал этому значения, приняв мои слова за горячечный бред. Всем было известно, что я лишь сегодня поднялся с постели после тяжкого удара по голове, полученного мною в битве с римлянами.
Военачальники принялись обсуждать, каким образом им обмануть бдительного Вариния, не допустить, чтобы его легионы настигли войско восставших на марше.
Почувствовав головокружение, я удалился с совета. Добравшись до своей палатки, я бессильно повалился на ложе, не снимая плаща и сандалий. Мне хотелось принять цитрамон или анальгин от головной боли, однако таких лекарств у здешних лекарей не было и в помине. Я почувствовал себя одиноким и несчастным, заброшенным в глубь прошедших веков, обреченным на страдания среди чуждых мне людей и нравов.
В палатку вошла Фотида и негромко окликнула меня.
Я притворился спящим.
Фотида осторожно сняла с меня сандалии и ушла. Я слышал, как Фотида разговаривает с кем-то неподалеку, спрашивая, куда сносить умерших от ран воинов, которых набралось уже полсотни, не считая тех, кого уже похоронили. Чей-то мужской голос с едва заметной хрипотцой бубнил что-то неразборчивое на латыни с сильным азиатским акцентом.
«Вот почему на арене амфитеатра тяжелораненых гладиаторов чаще всего добивают, чтобы не возиться с ними потом, — вдруг промелькнуло у меня в голове. — При мастерстве здешних эскулапов лечить тяжкие увечья — дело безнадежное! Действительно, гуманнее просто добить страдальца!»
Эмболария, придя с совета, напоила меня каким-то сонным зельем. Я быстро уснул и проспал до глубокого вечера.
Мне снились картины и образы из той грядущей эпохи, где я родился и жил, где для меня все было знакомо и привычно. В своих сновидениях я настолько реально ощутил себя в университетских коридорах, в библиотеке, среди своих приятелей-однокурсников, что проснувшись от громкого сигнала трубы, я совершенно растерялся, узрев внутреннее пространство палатки, озаренное огоньком светильника. На соседнем ложе сидела Эмболария, расчесывая гребнем свои густые вьющиеся волосы. На ней была неизменная короткая туника из шерстяной ткани.

— Во сне ты разговаривал на каком-то непонятном языке, — сказала Эмболария, увидев, что я проснулся. — Очень странный язык, не похожий ни на галльский, ни на фракийский, ни на иллирийский… Не схожий ни с одним из италийских наречий. Андреас, что за племя разговаривает на таком диковинном языке? Где это племя обитает?

— Народ сей обитает в далекой северной стране, где полгода лежит снег, — с нескрываемой грустью ответил я. — Называется это племя — славяне.

— Неужели ты побывал в той далекой стране? — удивилась Эмболария.