Спартакилада.

Спартак привязывает лошадей к какому-то выступу и возвращаясь, берет меня за руку. Ох, уж этот контакт телами. Когда он меня трогает, то ощущения более чем странные. Начинает что-то колыхаться внутри. Сжигает меня этот бес, сжигает. Пытаюсь вытащить свою руку из наглых пальцев, но он только сильнее перехватывает. Ладно, черт с тобой, всадник медный.

Садимся прямо у кромки воды. Некоторое время молчим. Я думаю о том, что все происходящее здесь лопнет, как мыльный пузырь, когда вернемся домой. Надо сейчас выяснить хоть что-то, что поможет не так сильно разочароваться потом. Да и вообще…

— Слушай — поворачиваю к нему свою голову. — Я хочу спросить, не пойми неправильно, но — делаю паузу — все странно. Мы здесь, вдвоем, как-то все неясно и непонятно — с трудом нахожу слова — нам нельзя быть наедине, наверное, и ты, так смотришь, что не знаю, что и думать.

Спартак вскидывает голову. Не моргает. Красивый чертяка! Мягкие густые волосы по-мальчишески спадают на лоб, невероятные глаза, такие пронзительные и волевые. И эти дьявольские губы! Это, блин, не губы, а… Он проводит по ним языком. Я сжимаю ноги. О, боже, надо убегать уже. Мог бы, хотя бы, рубашку, которая распахнута и обнажает часть его груди, застегнуть до конца.

— Лад, мы просто катаемся и все. Не надо ничего придумывать. Ничего плохого мы не делаем — резковато произносит он.

Я замираю, мне чудится или его, как будто подменили. Внимательнее рассматриваю его хорошо освещенное в лунном свете лицо. Вот оно что! Спартак-мудачина. велком! Вернулся оборотень. Сыплет вокруг себя льдом. Ну то ж, получите и вы, господин.

— Не придумываю! Просто будет неудобно, когда твоя девушка узнает, что ты со мной устраивал вечерние прогулки. Поэтому во избежание неприятностей, давай вернемся домой, в корпус.

— А, что, есть что узнавать? Что-то страшное произошло? Что ее должно расстроить? — лед-лед-лед из дьявольских губ.

Поднимаюсь с земли и иду к Белле. Зашибись поболтали. Никогда и никуда с ним больше не пойду! Дура, какая я дура! Сгорай теперь со стыда за свой язык, почудилось ей! Вбиваю ноги в песок со всей силы, шагаю, как солдат, к своей лошадке. Со злости впихиваю ногу в стремя и взлетаю в седло. Я села! Сама! Огонь! Деловито верчусь на Белле. Пытаюсь подтыкнуть ей в бока, но не сильно, вдруг ей больно. На Спартака не смотрю, сама справлюсь. Белла стоит, не двигается. Тааак…где у нее руль??? Почему стоим….

— Лада — зовет Спартак.

— Что тебе? — царственно окидываю его взглядом. Хочется, конечно, «смерд» добавить, но через чур, как-то будет.

— Уздечку отвяжи, протяни руку. Это руль- глотает смех Спартак.

Замираю, вот тебе руль, дура, еще и вслух сказала. Отвязывай и вперед, там сзади еще и коробка передач есть. Боже мой, идиотка, я в его присутствии, мало того, что неуклюжая, как валенок, еще и говорю вслух.

— Спасибо — выдерживаю немного подмоченный царственный вид до конца.

Едем шагом, Я впереди, а Спартак позади. Молча, каждый думает о своем. Дорога домой кажется длинной. Странное чувство грусти и какой-то недосказанности повисает между нами. Доехав, я сама спрыгиваю с Беллы, на прощание треплю ее за гриву. Она оставила мне незабываемые впечатления. Поднимаю взгляд на Спартака, и хочу попрощаться. Секунда, и он рядом со мной. Прихожу в себя, когда понимаю, что, впечатав себя, Спартак меня страстно целует. Одной рукой, ухватив за шею, а другой за талию. Держит крепко, не давая пошевелиться. Целует жадно, вылизывает языком, как будто пьет меня.

Наплевав на весь мир, я отвечаю ему всем своим телом. Обнимаю его и глажу по шее, груди. Пробую на вкус, наслаждаюсь его языком, и нежными, такими сексуальными губами. Фейерверк долбит внутри меня свои фонтаны огня. Спартак стонет в мои губы, еще немного, и он загонит меня себе под кожу.

— Лад…я хочу…очень — стонет он — ты мне по ночам снишься, как кончаешь подо мной….как просишь еще….пожалуйста.

Его слова действуют на меня, как кипяток. Еще бы секунда и все, сдалась бы, пропала. Но я не могу. Что мое, то должно быть моим. Довольствоваться вторыми ролями не хочу. Что мне стоило вырваться из обволакивающего тумана по имени Спартак, буду знать только я, и помнить об этом.

— Прости — высвобождаюсь из его объятий — прости, Спартак.

Разворачиваюсь на пятках и бегу в номер со скоростью ветра.

12

Ночь практически не сплю. Он сумасшедший. Он..

А я будто бы лучше. Стыд обжигает мои щеки, как начинаю вспоминать, с какой страстью его целовала. Но у меня для себя есть оправдание, слабое, конечно. Если бы он не испытывал, хотя бы тысячную долю огромной симпатии, то не был бы таким чувственным. Невозможно было не повестись на такую неприкрытую страсть. Он хотел, он желал, он вожделел меня. Так искренне, так проникновенно, так жарко. Как было устоять?

Мечусь в кровати, заворачиваю простынь жгутом. Здесь, в номере, почти под утро, я сама себе могу признаться и об этом никто не узнает, я хотела его. Эта мысль не дает мне покоя и приводит в бешенство. Боюсь, что он почувствовал мое колебание. Плохо-плохо-плохо!