Спартанец

Клейдемос свернулся калачиком под одеялом, но уснуть не удавалось, другие мысли переполняли его разум. Забытые, далекие слова, фразы, повторялись как эхо, расплывчатые увядающие образы, казалось, ожили в его памяти.

Тот потрясающий сон, который привиделся ему, когда он, совсем еще мальчишка, спал, прижимая лук царя к своей груди… Оракул пифии Периаллы, напоминание Караса об ее откровении, когда они стояли на поле битвы при Платеях, с его наставлением:

— Вспомни эти слова, Талос, сын Спарты и сын своего народа, в тот день, когда ты увидишь меня снова.

И этот день теперь уже не может быть слишком далеким…

Слова Критолаоса, когда он лежал на смертном одре:

— Человек с одним глазом придет к тебе; он сможет снять проклятие с меча царя…

Что он имел в виду, говоря все это?

И надпись на надгробном камне на могиле Исмены… кто добавил эти слова? Какое сообщение скрыто в них? Что это за бесценный дар? Возможно, жизнь Бритоса, которую стремился сохранить царь Леонид, Лев Спарты? Но царь погиб в битве при Фермопилах. Среди спартанцев не осталось ни одного выжившего. Никто, кроме Бритоса и Агиаса, не вернулся живым из Фермопил… Кто мог знать волю царя?

От усталости веки Клейдемоса стали тяжелыми, и он погрузился в сон среди стен Ифомы, мертвого города. Кажется, что он увидел, возможно, всего лишь увидел во сне, небольшой лагерь… спящего Бритоса… клюющего носом Агиаса, приближающуюся тень… склоняющуюся над Бритосом, словно что-то отнимающую у него, и затем тихо исчезающую.

О всемогущие боги! Послание царя! Послание царя было похищено!

Он вскочил и сел.

Кажется, все становится понятно: дар царя Леонида, который упоминается в надгробной надписи Исмены, должно быть, жизнь Бритоса (может быть, также и его собственная?). Царь хотел спасти жизнь Бритоса. Он дал ему товарища, Агиаса, и в качестве эскорта илота, (и что царь мог точно знать об этом илоте, Талосе, калеке?) и послание. Послание, которое должно было быть доставлено эфорам и старейшинам.

Но что содержало это послание? Никто никогда не сказал ему. Когда они вместе сражались в Фокии и Беотии, сам Бритос признавался, что послание всегда оставалось покрытым тайной.

И Бритос всегда недоумевал, почему распространились слухи о том, что он и Агиас были в тайном сговоре, спасая свои собственные жизни, бросили своих товарищей по оружию в Фермопилах. Почему эфоры никогда ничего не сделали, чтобы пресечь эти слухи, опровергая их?

Говорили даже, что свиток оказался пустым, чистым, но это вообще не имело смысла: у царя Леонида не было причин посылать пустое, чистое послание в Спарту.

Если, конечно свиток не был похищен и заменен… той ночью, около их лагерного костра. Кто вообще мог написать те последние строки на гробнице Исмены, как кажется, зная последнюю волю царя Леонида, которая была определенно изложена в истинном послании, которое Бритос и Агиас доставляли в Спарту?

А теперь, это завещание, на которое остался лишь намек в словах, вырезанных на надгробном камне его матери, взывающее к последнему Клеомениду… или Талосу-волку…

Но кто вообще мог видеть это послание и вырезать в камне те слова? Один из старейшин? Эфор? Все казалось невероятным.

Сразу же ему стало казаться, что он вообще никогда не видел, как кто-то подкрадывался той ночью к Бритосу; возможно, все это лишь приснилось ему. Разве он больше не может отличить сон от действительности?

Клейдемос все еще надеялся, что ночь подарит ему хоть немного отдыха, он перестал ломать себе голову; нужно дождаться, когда он вернется в Спарту в поисках ответа.

Земля, на которой он лежал, была сухая, огромное шерстяное одеяло согревало его. Он снова задремал. Ветер утихал, вся местность погрузилась в глубокую тишину. Внезапно послышался шум от взмахов крыльев: хищные птицы поднялись из развалин в поисках корма, взлетая в темноте.

Незадолго до рассвета его резко разбудило ржание лошади: животное нервничало, словно кто-то разговаривал с ним. Конь бил по земле копытом, из ноздрей валил пар тяжелого дыхания.

Когда Клейдемос встал, чтобы успокоить его, конь попятился назад и попытался вырваться на свободу. Явно напуганный. Клейдемос осмотрелся вокруг, но ничего не увидел. Он подошел к лошади, разговаривая с ней и успокаивая ее, отвязывая поводья, привязанные к кустам. Он старался погладить ее по морде, но гнедой не проявлял никаких признаков успокоения, понятно было, что-то вывело его из равновесия, и он очень встревожен.

Клейдемос подобрал свое одеяло, и, крепко придерживая поводья, потащил коня подальше от стен.

В этот момент он услышал глухой гул, задыхающийся рев, идущий из-под земли. Он испугался: все рассказы, услышанные им еще в детстве, когда он был мальчишкой, внезапно стали правдоподобны. Он пожалел, что вообще ступил сюда ногой.

Пока он пытался стащить лошадь вниз с холма, он услышал другой толчок с грохотом и почувствовал, как задрожала земля. Сначала легкий толчок, затем сильное, продолжительное сотрясение, которое заставило его закачаться. Более сильный толчок заставил его упасть на землю вместе с конем, который едва не раздавил его.