Спартанец

Это повысило оценку, которую давали ему эти люди. Люди, которые привыкли видеть, как их цари едят с ними одну и ту же пищу, спят на тех же самых жестких подстилках, цари, которые занимают первые места только во времена опасностей и бедствий…

И тогда разговор снова возвращался к Павсанию.

— Я не могу понять, командующий, — сказал один из солдат, которого звали Бойскос, — как победитель при Платеях может быть замешан в связях с персами. Я начинаю думать, что кто-то хочет опорочить его репутацию и славу, чтобы отстранить его от власти. Что ты думаешь?

Клейдемос отреагировал на этот вопрос, тщательно взвешивая каждое свое слово:

— Мой друг, никто и никогда не доказал, что эти слухи основаны на фактах. Но эти слухи упорно распространяются… ну, мне тоже все это кажется невероятным. Лично я могу сказать, что царь Павсаний всегда помогал мне и показывал, что высоко ценит меня, и я благодарен ему за это.

— Ты все-таки покинул его. У тебя должна быть причина.

— Когда я услышал, что эфоры и старейшины отозвали его, отстранив от командования, я понял, что мой долг как гражданина — не подчиниться покорно личному чувству благодарности, потому я и вернулся.

— А что царь намерен делать сейчас? — спросил другой солдат.

— Не знаю, — ответил Клейдемос. — Я полагаю, что он должен вернуться, если и не по каким-то другим причинам, то хотя бы ради того, чтобы защитить себя, объяснить свои действия.

***

Клейдемос даже и представить себе не мог, что в темницах Дома Совета тот же самый вопрос, но в значительно более угрожающей форме задает офицер криптии.

Человека, от которого ждали ответа, жестоко пытали, заковав в цепи. Он был весь покрыт кровью и синяками. Это был Карас.

— Нам известно, что ты тайно встречался с Павсанием. Царь Спарты не мог бы встречаться с жалким рабом, не имея на то особых причин!

— Я скажу вам, что царь передал мне известие о человеке, которого мы называем Талосом, а вы Клейдемосом, — ответил Карас измученным голосом из последних сил.

— Прячась в полуразвалившейся лачуге, удаленной от любопытных глаз? — настаивал офицер, насмешливо улыбаясь, жестоко избивая его бичом.

Карас стонал от боли, сжав зубы.

— Сжальтесь надо мной, — сказал он, как только смог заговорить снова. — Я не делал ничего плохого. Слуга царя пришел в мою хижину, чтобы сообщить, что Павсаний хочет поговорить со мной, что у него есть новости о Талосе. Не знаю, почему он захотел встретиться со мной в том месте; может быть, он стеснялся встретиться с человеком, находящемся в таком жалком состоянии, в общественном месте или в своем доме. Он сказал только, что Талос просил его найти меня, чтобы я мог передать о нем хоть что-нибудь женщине, которая вырастила его.

— И ты ждешь, чтобы я поверил, что это все, что вы сказали друг другу? О чем Павсаний спрашивал тебя? — кричал офицер. — Говори, ты жалкий негодяй, или ты никогда не выйдешь отсюда живым!

Карас поднял голову, лоб его был покрыт потом.

— Господин, — сказал он, задыхаясь, — тебе известно, что я никогда раньше, до того дня не видел царя. Почему меня должны пытать за него? Я скажу все, чтобы убедить тебя отпустить меня на свободу.

Офицер бросил вопросительный взгляд на эфора Мнесикла, который слушал допрос; тот вышел из темного угла, где скрывался до сих пор.

— В этом что-то есть, — сказал он тоном, который заставил Караса вздрогнуть. — Почему он должен смириться с болью и рисковать своей жизнью за спартанского царя, которого он едва знает и, безусловно, не любит? Однако нам известно, — добавил он, выхватывая бич из руки офицера и подходя к заключенному, — что твой друг Талос пользовался полным доверием Павсания в течение всех этих лет. И ты должен сделать все, чтобы защитить его, разве не так?

Карас поднял свою руку в цепях, чтобы смахнуть пот со лба и выиграть немного времени. Он не попадет в приготовленную для него ловушку, не выдаст себя.

— Я не знаю, от чего я должен защищать его, — сказал он. — Но почему я должен так поступать, даже если я защищал его раньше? Талос больше не существует для жителей гор. Человек, которого вы называете Клейдемосом, для нас никто, и я надеюсь, что никогда больше не увижу его. Но женщина, которая вырастила его как мать, может отдать свою жизнь, чтобы узнать, что он жив и здоров. Именно поэтому я согласился на встречу с царем.

— Ты лжешь! — закричал эфор, ударяя рукоятью бича Караса по носу. Кровь хлынула из рассеченных тканей, попадая в рот и на грудь великана, закованного в цепи. Лицо Караса превратилось в бесформенную маску, глаза закрыла опухоль, рот широко раскрылся. Он задышал с болезненным хрипом.

— Господин, — нашел он силы произнести, — не могу сказать тебе то, что я не знаю. Но если ты можешь позволить мне узнать, что ты хочешь услышать… я скажу это, чтобы спасти свою жизнь. — Его голова упала на грудь.

Эфор отошел в сторону, чтобы проконсультироваться с офицером криптии.

— Он очень сильный, — сказал он. — Мы не смогли вырвать у него ни единого слова. Возможно, он действительно ничего не знает. Он только что предложил поддержать нас в предъявлении обвинения Павсанию…