Спартанцы Гитлера

Наследственные дворы не подлежали разделу или дроблению в процессе наследования, а после смерти хозяина переходили лишь к одному наследнику по старшинству. Это установление совпало с существовавшим исстари в Германии стремлением предотвратить распыление крестьянской собственности, желанием сохранить крестьянский двор как единицу эффективной хозяйственной системы. В некоторых частях Германии старые крестьянские дворы в старину формально фиксировали (кодифицировали) как неделимые владения (Anenbesitte) — так делали в Ольденбурге (с 1873 г.), в Вестфалии (с 1882 г.), Бранденбурге (с 1883 г.), Шлезвиг-Гольштейне (с 1896 г.), в Бадене (с 1898 г.)^{584}. Этот обычай перекликается и со старой феодальной традицией: в старину в Германии, если собственник земли менялся, право охоты оставалось за прежним хозяином, что указывало на то, что акт продажи земли не рассматривался как обычная продажа вещи. Право собственности было, был и коммерческий оборот земельных участков, но в особых случаях определенный участок земли наделялся личными свойствами и изымался из коммерческого оборота. Нацисты просто «реставрировали» эти старые представления, сохранившиеся в подсознании с глубины веков. Некоторую роль в формировании нацистских представлений о собственности на землю сыграли и представления Адама Мюллера, который считал владение человека продолжением его тела, и в разделении владения и бытия он винил римское право, допускавшее абстрактное владение; это право нацисты требовали заменить «немецким народным правом». В этом отношении пьеса Чехова «Вишневый сад» не о людях, а именно о саде — об имении, которому грозит уничтожение не в физическом смысле, но утрата личной определенности, вследствие чего утрачивается и историческое лицо человека, а в более широком смысле — и нации, потому что разрушается органическая целостность. Эта целостность и дух нации определяются не временем, а землей; народ и его земля — это две стороны фундаментального единства, которое нельзя разорвать, не уничтожив при этом нацию, как утверждал Адам Мюллер^{585}. Нацисты в своей аграрной политике просто воспроизвели архаические представления о земельной собственности, примешав к ним расистский компонент.

К «наследственным дворам» закон относил крестьянское хозяйство, владелец которого («крестьянин» (Bauer), в отличие от «сельского хозяина» (Landwirt), которых оставалось довольно много) доказал в семи поколениях свое арийское происхождение (с 1 января 1800 г.); размеры земельного участка определялись довольно либерально — с 7,5 до 125 га, непременным условием была также рентабельность хозяйства, но из сферы действия закона о наследственных дворах были изъяты все мелкие крестьянские владения и латифундии свыше 125 га.

Дети от брака крестьянина с неарийской женщиной, разумеется, в соответствии с РЭГ не имели права наследовать землю. Наследство передавалось по мужской линии, бездетная вдова крестьянина имела право лишь на незначительную компенсацию (Altenteil), при этом не учитывалось, что, может быть, она принесла в дом значительное приданое или даже часть земли, а также долгие годы вкладывала свой труд в землю совместно с мужем. Стремление нацистов вовсе отстранить женщин от права собственности на землю на практике не удалось довести до конца — слишком нелепым оно было: в 1933–1939 гг. 11% единоличных владельцев сельскохозяйственных угодий были женщинами^{586}. Крестьяне не были довольны запретом самостоятельно решать судьбу своей земли: если у крестьянина не было сыновей, а только дочь, то он терял всякий интерес к интенсификации и требующим больших вложений улучшениям в своем хозяйстве… Многие крестьяне логично ставили вопрос: если работящий и деловой зять перенимает хозяйство, что в этом плохого? Лазейки, впрочем, были — в исключительных случаях владельцы наследственных дворов через суд могли без проволочек оперативно решить дело в свою пользу — сказывалась долгая традиция немецкого правопорядка. Положительные решения по крестьянским искам были возможны еще и по той причине, что местные крестьянские функционеры самыми важными считали интересы производства, а не абстрактные мотивы своих руководителей. Если считали, что дочь умершего крестьянина будет хозяйствовать более эффективно, чем его сын, то и решали в пользу наследницы.