Спас на крови

«Генеральный директор Центра искусств «Галатея» Герман Венгеров и его пропавший, точнее говоря, украденный мобильник, по которому звонили Рудольфу Даугелю…»

Головко вдруг почувствовал, как у него екнуло где-то под ложечкой.

— Да, конечно. Владелец некто Неручев.

— Отчего же «некто»? — хмыкнул Воронцов. — Весьма известный коллекционер старинных икон и картин русских живописцев. По крайней мере именно таким он известен американским коллекционерам.

Головко молчал, и Воронцов счел нужным сказать главное:

— Так вот, дорогой мой. Этот самый Неручев является тем самым московским компаньоном Лазарева, я имею в виду владельца «Джорджии», который поставляет ему на аукционные распродажи весьма ценные иконы и картины русских художников.

Подумал немного и добавил:

— Включая, естественно, и фальшаки.

— Вы имеете в виду того фальшивого Левитана, на котором обжегся в свое время владелец московской «Галатеи» Венгеров?

— А ты-то откуда об этом знаешь? — удивился граф.

— Работа такая.

— Что ж, уважаю, — с ноткой одобрения в голосе произнес Воронцов. — Чувствую, времени зря ты не терял. А что касается того «Левитана», из-за которого произошел грандиозный скандал… У меня есть все основания полагать, что это была не единственная попытка господ Неручева и Лазарева подсунуть покупателю старого цыганского мерина с изъеденными зубами вместо породистого, чистокровного рысака.

Вслушиваясь в раскатистый баритон графа, который пытался донести до московского следователя свою версию совместного бизнеса господ Неручева и Лазарева, Головко пытался выстроить в единую цепочку не стыкующиеся, казалось бы, звенья этой самой цепочки.

Нью-йоркский аукцион, проводимый художественной галереей «Джорджия»… предварительный показ «Спаса» Андрея Рублева и те переговоры с владельцем «Джорджии», которые начал вести граф Воронцов, дабы еще до официального начала аукциона купить эту икону… Сомнения Державина и его командировка в Москву, где он должен был встретиться с сыном Луки Ушакова — Ефремом… Замаскированное убийство Державина в московской гостинице и следом за ним тщательно продуманное убийство Рудольфа Даугеля… Но чуть раньше — попытка Неручева «восстановить отношения» с Венгеровым и здесь же похищение его мобильного телефона…

Эту цепочку можно было бы продолжать и дальше, однако на языке Семена вертелся один-единственный вопрос:

— Скажите, Лазарев мог знать или хотя бы догадываться о тех сомнениях относительно «Спаса», которые терзали Державина?

— Безусловно!

«Безусловно…». Казалось бы, на этом можно было поставить точку, однако в этой цепи кровавых событий не хватало какого-то связующего звена, причем очень важного, без которого невозможно было считать это дело закрытым.

Распрощавшись с Воронцовым, которого, как порой казалось Семену, он знает уже давным-давно, Семен тут же перезвонил Бусурину.

— Леонид Яковлевич, я, кажется, вышел не только на американского заказчика, но и на его московского подельника.

— Господи! — пробурчал Бусурин. — Кому не спится?.. Семену Головко да еще, пожалуй…

Он нарочито громко откашлялся и уже чуть тише произнес:

— Ты хоть бы поздоровался сначала, а то — заказчика… подельника… Ты лучше скажи, как ты там? Врачи, небось, уже всю задницу искололи?

— Нормалёк! — хмыкнул Семен, которому действительно за прошедшие сутки всандалили столько уколов и в руку, и в плечо, и в обе ягодицы, что он теперь даже сомневаться стал в том, сможет ли сидеть на стуле, когда выйдет на работу. — Живу, как на курорте.

— На курорте… — вновь вернулся к привычному бурчанию Бусурин, на своей собственной шкуре познавший, что такое больнично-госпитальный «курорт» и с чем его можно сравнить. — Ну ладно. Чувствую, что не унываешь, значит, живой еще. Что там у тебя?

— Я только что звонил Воронцову… Короче, граф вышел на московского компаньона Лазарева, который, судя по всему, и спланировал акции по ликвидации как Державина, так и Даугеля.

— И кто же этот умелец?

— Неручев! Владелец художественной галереи «Рампа». И я бы просил вас копнуть относительно его завязок с художественной галереей Лазарева в Нью-Йорке. Да, и вот что еще…

— Однако Бусурин уже не слушал Семена.

— Как?.. Как ты назвал фамилию? Неручев? — И тут же: — Господи! Вот же старый пенек! Видно, действительно пора на пенсию. Как же я сразу-то не вспомнил? Неручев!

— Леонид Яковлевич… — напомнил о себе Семен.

— Да! Да, да. Прости, Семен. Но, кажется, действительно пора рапорт подавать. Неручев! Змей подколодный! Ведь тот седой бобер на фотографии из ресторана — это и есть твой Неручев!

— Что, неужто старый знакомый?

— Знакомый… — хмыкнул Бусурин. — Я этого «знакомого» разрабатывал, когда еще в капитанах ходил, а он на ту пору в аппарате ЦК партии весьма значимое кресло занимал, в отделе культуры.

— В ЦК партии?!.

— Да, в том самом ЦК, на Старой площади!

— И… и что?