Спас на крови

На что молоденький кинолог только засопел обиженно. Мол, будь спок, капитан, и не такие операции проворачивали.

Стогов в общем-то был спокоен, но пока не увидел уже знакомый рефрижератор на смотровой площадке, ему то пить хотелось, то в туалет сбегать.

Красавица Лайза уже была в работе и, обнюхав КАМАЗ, кузов которого был закрыт брезентом, вместе со своим хозяином перешла к рефрижератору, за которым шла очередь Дремова. Подавая документы вальяжному таможеннику и улыбнувшись ему как старому знакомому, водитель кивнул взлохмаченной головой на овчарку:

— Ну что, унюхала что-нибудь? Отрабатывает хоть свой кусок мяса?

— Поговори еще! — беззлобно хмыкнул таможенник. — Если бы все так свой хлеб отрабатывали, как наша Лайзочка, давно бы уже коммунизм настал.

— Да брось ты! — отмахнулся водила. — Сейчас пишут, что вся наркота через Таджикистан да Казахстан пошла.

— А ты им больше верь, тем, которые пишут. На заборах вон тоже разное пишут.

Стоявший неподалеку Стогов, также приодетый в таможенную форму, покосился на Дремова, который не мог не слышать этого разговора, и удовлетворенно хмыкнул. Абсолютное спокойствие на лице и никаких признаков замешательства. Он прекрасно понимал, что овчарка натаскана на наркотики, и она даже не отреагирует на тайник, в который заложены иконы.

Сделав пометку в документах, таможенник дал «добро», и, наконец, настала очередь Дремова.

Стогов вдруг почувствовал, как у него пересохло во рту, и он, чтобы не засветиться, зашел в служебное помещение, из окна которого уже наблюдал за действиями таможенников. И Бога молил, чтобы не прокололась Лайза.

Из окна, которое выходило на смотровую площадку, было видно, как Лайза обнюхивает те, уже наработанные места, где можно было бы спрятать наркоту, и чем дальше она отдалялась от кабины водителя, тем больше покрывался потом Стогов. И вдруг…

Послышался собачий брех, и Стогов едва совладал с собой, чтобы не сорваться со стула.

Лайза облаивала участок днища рефрижератора, где был вмонтирован тайник.

Из служебного помещения Стогов вышел последним и еще на подходе к смотровой площадке услышал возмущенный голос Дремова:

— Да убери ты свою шавку! — Далее шел отборный мат. — Кормить надо лучше, тогда на людей бросаться не будет.

Привыкший к строительным площадкам, на которые он возил гравий с щебенкой, и, само собой, к соответствующим речевым оборотам, он, видимо, подумал, что и на таможне можно обойтись привычным матерком, и в этом была его ошибка.

— Шавку, говоришь? — возмутился старший смены. — Так! Два шага от кабины, и не вздумай делать глупостей! Машину — на досмотр!

Возмущению Дремова, казалось, не будет предела…

Порошка в загруженном рефрижераторе не нашли, однако был обнаружен вмонтированный тайник, упакованный старинными иконами. Судя по реакции Лайзы, в этом же тайнике незадолго до этого провозили в целлофановых пакетах какой-то наркотик, запах которого законсервировался в герметически закрытом ящике, как в консервной банке.

Изъятие икон проводили под протокол, в присутствии понятых, а окончательно расслабившийся Стогов пил чай, специально для него заваренный. И было от чего «попить чайку». Даже видавшие виды таможенники удивленно цокали языками, рассматривая иконы, истинная цена которых могла превысить трехзначное число с шестью нолями.

* * *

После телефонного разговора со Златой Семену порой казалось, что время остановилось окончательно, и он уже проклинал тот час, когда согласился сыграть роль подсадной утки. За воротами Склифа его ждала Злата, а он…

Чтобы хоть как-то скоротать время, Семен булька за булькой опустошал бутылку, одновременно прислушиваясь к каждому шороху за дверью. В течение последних двенадцати часов о его состоянии здоровья трижды справлялся какой-то незнакомец, звонивший из платных таксофонов, и уже одно это говорило о том, что не позже чем завтра к нему в палату должен наведаться гость. О возможности близкой развязки его предупредил и Бусурин, на стол которого ложились распечатки телефонных разговоров Неручева с неким Русланом, как выяснилось, Русланом Адыговым, начальником службы собственной безопасности художественной галереи «Рампа». Еще не зная о задержании контрабандного груза на российско-украинской границе, Неручев спешил «подчистить концы», дабы уже с чистой совестью и спокойной душой отбыть в Нью-Йорк. Живой Семен Головко был опасен для него и для его бизнеса даже в Америке.

Все телефонные звонки в приемную Института Склифосовского относительно «больного Головко» тут же переводились на трубку старшего группы захвата, и когда наконец-то позвонил «следователь прокуратуры» и справился о состоянии здоровья «коллеги» с надеждой посетить больного, дабы задать ему несколько вопросов, «лечащий врач» — старший лейтенант Маланин дал «добро».

— Думаю, что уже можно. По крайней мере больной уже в состоянии говорить и мог бы ответить на пару-тройку вопросов. Но предупреждаю сразу: никаких провокационных вопросов, которые могли бы вывести его из равновесия.