- Газета не напишет обо всем дерьме. Да, может быть, в полицейском отчете говорится, что это не полностью моя вина, но спроси, черт возьми, любого. - Я прижимаю руку к плечу, потому что, клянусь Богом, я чувствую, будто только что набил там татуировки, острые уколы, ожог, боль, которую я заслуживаю, я заслуживаю намного больше боли. - Родителей Райдер, родителей Лекси. Ты можешь спросить моего отца, и они все скажут, что это была моя вина... он обвиняет меня даже в смерти моей матери... - затихаю, потеряв голос. Вспоминаю все, тишину между отцом и мной - как, взрослея, я всегда чувствовал расстояние между нами, потому что каждый раз, когда он смотрел на меня, он, наверное, думал о том, как умерла моя мать, рожая меня. Это заставляет меня понять, как долго я чувствовал эту вину, так тупо. - Все они скажут тебе, что я кусок дерьма, который должен был умереть. - Я на грани слез. Но это слезы ярости, и мне нужно найти способ, чтобы остановить их. Найти способ, чтобы Нова перестала смотреть на меня, как на раненую собаку, которую она только что пинала. Найти способ, чтобы она перестала жалеть меня и относилась так же, как и все остальные.
То, что я сделаю дальше – не могу подобрать слов, чтобы описать это – настолько это все паршиво, но не могу найти в себе силы бороться с наркоманом внутри моего тела, который управляет моими мыслями и искажает мир под разными углами. Поэтому я лезу в карман и достаю пластиковый пакет.
- Хочешь увидеть, насколько мы похожи? - говорю я, вскрывая пакет, наблюдая за ней и ее реакцией. - Хочешь увидеть, что ты так упорно пытаешься спасти?
Она пытается сохранять спокойствие, но я замечаю огоньки страха в ее глазах и, думаю, вот ты и попалась. Боишься. Наконец-то. Погружаю свой палец в порошок, покрывая его достаточно, чтобы хватило на раз, и прикладываю к ноздре. Ожидаю, что она отвернется, но этого не происходит. Ее взгляд неумолим, в замешательстве, с каплей отвращения и любопытства. Вот дерьмо. И этого должно быть достаточно для меня, чтобы отложить эту дрянь, потому что я, получил то, что хотел, но теперь я уже не могу контролировать ситуацию. Вдыхаю его, как будто живительный кислород. Как только он попадает в мою глотку, это причиняет боль Нове, и когда она уходит, я чувствую себя удовлетворенным, как будто сделал что-то, на что никогда не решался. Я ничего не достиг за все это гребаное время. Но дело в том, что это не имеет значения. Ничего из этого неважно. И когда я вернусь к себе – потому что я уверен, что она собирается покинуть мою жалкую задницу – я приму столько, чтобы едва помнить и ничего не чувствовать. По крайней мере, ничего не будет иметь значения.
Я должна уйти с этой крыши, потому что мне слишком тяжело на все это смотреть, он следует за мной вниз, оставаясь позади. Он, наверное, думает, что я собираюсь бросить его, потому что как только мы выходим из здания, он двигается в сторону пустыря, а не к моей машине.
- Куда ты идешь? - окрикиваю его, вынимая ключи из кармана.
Он останавливается на границе, где асфальт переходит в грязь и оглядывается на меня через плечо. - Я думал, что иду домой.
Качаю головой, отступая к машине. - Куинтон, я могу тебя подвезти.
Недоуменный взгляд мелькает в его глазах. - Даже после того, что я сделал – даже после того, как я накричал на тебя? Даже после того, что я только что сказал...? - он замолкает, словно его эмоции пытаются вернуть лучшую часть его.
Мне нужно сделать все возможное, чтобы успокоить его, потому что его разум затуманен прямо сейчас из-за наркотиков в организме, и это может кончиться довольно плохо. - Ничто из того, что ты сказал на крыше, не повлияет на наши отношения. Все осталось по-прежнему. Хоть мне и хотелось бы, чтобы они изменились – стали лучше. Теперь, пожалуйста, сядь в машину. Здесь жарко, как в аду, а я не хочу, чтобы ты отправился в ад.
Он вдыхает несколько раз, потирая нос, пока смотрит в направлении, куда он шел, а потом на мою машину. - Хорошо... да. Я сяду в машину.
Небольшой груз спадает с моих плеч, когда он забирается внутрь, но все возвращается, как только я довожу его до дома, и он выпрыгивает из машины, даже не дожидаясь полной остановки и не попрощавшись. Ненавижу, когда люди не говорят «прощай», но это происходит, и иногда я их больше не вижу.
Меня беспокоит мысль о том, что я могу больше не увидеть Куинтона.
Возвращаюсь в дом дяди Леа, но чувствую, что надвигается кризис, как только представляю Куинтона на крыше, пихающего наркотики в нос. Наконец, мне надо высказаться, выговориться, прежде чем я взорвусь, так что я останавливаю машину на заправке и достаю телефон. Направив камеру на себя, нажимаю на запись.