Спасатели

– Хорошо, – сказал он. – Ты, Максимович, настоящий джигит. Хороши твои дела, а мои плохи. В субботу на пляже нашей станции чуть не утонул человек, знать не судьба ему утонуть. Его вытащили почти неживого. Надо же быть такому греху – ожил. Побежали на спасательную станцию, а дежурили Гоша и Надя на чердаке. Надо же быть такой беде. На станции их не нашли. Какой-то предатель, наш общий враг, показал, что они на чердаке. Народ, а их много, полез на чердак. Гоша перепугался, залез под топчан, а Надя пьяная лежала в чем мать родила на топчане. Ее оттуда на руках вынесли на пляж и положили на всеобщее обозрение на песок. На этом они не успокоились, пришли в вахтенную, выдрали из журнала дежурств шесть листов бумаги и написали жалобу секретарю райкома. В жалобе меньше слов, больше подписей. Вчера приходили, расследовали, я не показался им. Попросил вышестоящее областное начальство по спасению утопающих отпустить меня в отпуск. Приказа на отпуск нет, но разрешение имею. Спасай меня, Максимович. На тебя одного надежда. Послезавтра состоится заседание какой-то депутатской комиссии. Вызывают меня, если я появлюсь, то несдобровать мне, уволят. Сходи за меня ты. Тебе все равно, ты на пенсии. Пенсию твою не отберут. Прошу тебя богом. Сегодня приказом уволили Гошу и Надю. Там на этой комиссии скажешь, что виновники уволены и впредь будут приниматься самые твердые меры.

– Уговорил, – сказал я. – Сегодня же выписываюсь из больницы, завтра приду на работу.

– Вот спасибо, – с восторгом сказал Осипидзе. – Век не забуду ваших услуг. Я поехал в Тбилиси к маме, билет в кармане.

Подал мне руку:

– Ни пуха ни пера тебе. Будь здоров.

И выбежал из палаты.

Я жаловался на головные боли, а сейчас просился выписать. Начальнику отделения больницы рассказал всю правду, она сжалилась над нашей станцией, выписала.

В четверг пришел в зал райисполкома, где должно было состояться заседание депутатской группы. Председательствовал зампредседателя райисполкома Терешкин. Он объявил:

– Рассматривается вопрос о вопиющих безобразиях на спасательной станции, – и потряс целой кучей жалоб. – Со спасательной станции кто-нибудь есть?

Я встал и ответил:

– Есть!

– Кто ты такой? – спросил Терешкин.

– Матрос спасательной станции Семечкин, – ответил с достоинством я.

Десятки глаз устремились в мою сторону.

– Но мы вызывали не матроса, а начальника, – возразил Терешкин.

– С сегодняшнего дня я исполняю обязанности начальника, – отпарировал я. – Начальник уехал в Тбилиси, у него заболела мать.

Депутаты переглянулись между собой, о чем-то зашушукались.

– Ну, раз ты остался за начальника, – грубо провозгласил Терешкин, – то и держи ответ.

У меня сразу кольнуло сердце. Думаю: «Конец тебе пришел, Максимович. Вот хватит инфаркт». Боль из сердца перешла в живот, а с живота – в ноги. Думаю: «Пронесло».

– Что же у вас творится? Расскажи.

– Да вроде ничего особенного, – ответил я.

– Как ничего особенного? – повысив голос, сказал Терешкин. – Фельдшера пьяную в чем мать родила нашли на топчане чердака. Дежурного матроса, тоже голого, пьянущего, там же под топчаном. Еще пытался учинить драку. Что это такое, спрашиваю я вас?

– Фельдшер у нас давно ходит пьяная и в одних плавках, иногда надевает лиф, – сказал я. – Этому никто никакого значения не придавал. То, что голая на чердаке, мне кажется, ничего особенного, ее там никто не видит. А то, что слезла с чердака в чем мать родила, по-видимому, забыла свои плавки надеть. Такого вроде у нас еще не бывало.

– Ты тут нам мозги не пудри, – закричал Терешкин. – Оправдываешься, ответственности боишься. Мы тебя заставим.

У меня снова кольнуло сердце. Я говорю:

– Вы, товарищ Терешкин, осторожнее на меня кричите, я сердечно больной, только что вчера выписался из больницы. Со мной шутки плохи, могу упасть и тут же умереть. За чужие грехи я не ответчик.

Сердце кололо, я схватился за грудь, достал таблетку валидола, положил под язык. Так как внятно говорить стало невозможно, сказал:

– Обождите минут пять, таблетка растает, тогда разговор продолжим.

Хороший человек Терешкин. Он подошел ко мне:

– Садитесь и успокойтесь. Все будет хорошо. Ответ за вас держать буду я, ведь спасательная-то станция принадлежит нашему райисполкому. Мы должны были вам помогать в наведении порядка, но упустили. Сейчас мы за вас вплотную возьмемся. Вчера уволили пока двоих – фельдшерицу и голого матроса, завтра мы и до вас с начальником доберемся. Но так как у начальника большое несчастье – заболела мать в Тбилиси, то вопрос пока оставим открытым. Надо правду сказать, начальник у них как человек неплохой. На работе бывает часто, порядки любит.

Пока он говорил, у меня таблетка валидола растаяла. Я подумал, что надо поддержать Терешкина за такую заботу о нашей спасательной станции:

– У нас, товарищ Терешкин, и фельдшерица была хорошим человеком, но только зря много пила и ходила в одних плавках, забывала надевать лиф. Из нее со временем мог бы получиться доктор.

Терешкин мне говорит: