Спасатели разбитых сердец

Отец повторял, что умрет без возможности поговорить с той, кто выслушает его жалобы на судьбу и не осудит хотя бы вслух. Умолял меня в отъезде звонить ему по возможности каждый день, и вот я, приехав на съемки фильма в маленькую деревушку за много километров от Москвы, первым делом поспешила исполнить его просьбу. Закинула свои вещи в предоставленный нам с подругой дом и потопала по заснеженной дороге к колхозной сторожке, где был телефон общественного пользования.

Узнав о том, что должна приехать съемочная группа, дельцы из ближайшего города пригнали лавку на колесах. Чего там только не было по взвинченным раза в три ценам! Я взяла эскимо и встала в конец очереди к телефону.

Деревенские на меня косились и оглядывались, как на известную артистку. Во взгляде одних читалась зависть, другие смотрели с осуждением, третьи подсчитывали собственную выгоду от участия в массовке за плату. Четвертых было меньше, и смотрели они проще остальных, беззлобно, но как на редкого зверька, какого не видали отродясь.

Сразу за болтливой теткой, которая на полчаса заняла телефон и, как ее ни торопи, пока не собиралась уступать трубку другим людям, терпеливо стоял наш режиссер Аркадий Натанович Фальгнер, невысокий худощавый мужчина пятидесяти двух лет. Съемочная группа прозвала его Нафталинычем. А все потому, что любил он самолично проверять реквизит и на больших сборах перед отъездом вышел из костюмерной весь пропахший нафталином со старых вещей. Ему это прозвище шло, он и правда был немножко похож на выцветший костюм, долгие годы провисевший в гардеробной. Привычка в задумчивости сутулиться и морщить лоб зрительно прибавляла ему возраста. Редеющие волосы – не то русые с проседью, не то серовато-темные с рыжизной – каждый раз выглядели по-разному, в зависимости от того, ясный или пасмурный выдался день и как выставлен свет на съемочной площадке или кинопробах. Голос у Аркадия Натановича был тихий, но не скромный и застенчивый, а требовательный или назидательный.

Мы, четверо студентов театрального института, которым с его легкой руки посчастливилось получить полноценные роли в кинофильме, любили его, как мудрого наставника. Были ему безмерно благодарны за то, что подарил нам настоящую путевку в жизнь, дал шанс проявить свои таланты, выступая наряду с заслуженными артистами.

Аркадий Натанович сказал, что только от нас самих зависит, сможем ли мы стать, как они, народными любимцами. При этом предупредил, что мы должны не филонить, соблюдать строжайшую дисциплину и на съемках выкладываться на все сто. А чтобы стать еще на шажок ближе к успеху, каждому из нас нужно развить у себя способность тонко чувствовать нюансы характера персонажа и проникнуться особым духом минувшей галантной эпохи.

Снимали мы комедию под названием “Свадьба княжны Бекасовой”. Мне досталась главная роль той самой невесты из дворянского рода. Я до того напроникалась атмосферой давно минувших времен, усердствуя в заучке реплик, что на автомате сказанула следом за всеобщим шумным возмущением: “Не пора ли вам, любезная мадам, одолжить телефонную трубку ожидающему за вами почтенному господину режиссеру?”

“Мадам” в колхозной длинной телогрейке, из-под которой топорщилась накрахмаленная заштопанная юбка, неласково сверкнула на меня глазами из-под нахлобученной на лоб лохматой драной шапки. Разинула рот явно не для вежливого ответа и вскинула руку, чтобы покрутить пальцем у виска, но, должно быть, мистический дух галантной эпохи проник и в ее голову. Как-то сразу она устыдилась, молча шваркнула трубкой об стол и потопала за колхозные ворота.

Поговорив по телефону с директором музея-усадьбы, Аркадий Натанович подошел ко мне

– Ты, Зин, конечно, молодчина, – режиссер улыбнулся, озорно прищурив правый глаз. – Видно, что стараешься по-настоящему вжиться в образ барышни Любоньки. Но мозги, – он стукнул указательным пальцем по лысеющей макушке, прежде чем надеть демисезонную теплую кепку, – их тоже надо беречь, иногда разгружать.

– Спасибо, Аркадий Натанович, я приму к сведению, – отвечая ему приветливой улыбкой, я отвела от лица половинку эскимо в бело-синей бумажке.

– Сегодня мы отдыхаем, так сказать, обживаемся и осматриваемся на новом месте. Нина Климовна приезжает завтра с утра, – режиссер упомянул директора музея. – Думаю, к полудню мы уладим все вопросы и начнем снимать в усадьбе. По фотографиям там очень красивая натура. Вот и проверим, убедимся воочию.

Аркадий Натанович пошел к распахнутым колхозным воротам, намереваясь проверить, хорошо ли разместили на конюшне привезенных из Подмосковья дрессированных лошадей, и вдруг обернулся, внимательно на меня посмотрел.

– Да, чуть не забыл сказать… Мороженым не злоупотребляй в холода. Это так, считай, отеческое предостережение. И голос мне твой жалко. Хороший, звонкий. Понятное дело, что потом выручит озвучка. Но здоровье, оно ведь штука хрупкая. В общем, ты меня поняла.

– Я этот остаточек доем и больше не буду покупать, – пообещала ему и поспешила к телефону под недовольные возгласы стоящих за мной людей.