Иногда, когда он сердился, то упоминал своего отца, что он сделал с ним, вроде как объясняя свое насилие. Я задавался вопрос: «когда вырасту, тоже буду подобное переживать со своими детьми?». Мысли о том, что я мог стать таким же, пугали меня. Я не хотел становиться тем, кто заставляет людей страдать.
Я затаил дыхание, ожидая, что он ударит меня, но его рука оставалась в стороне.
— Я не понимаю тебя, — сказал он. — Ты такой бестолковый. Неважно, сколько раз я пытаюсь научить тебя, как нужно себя вести, ты всегда все портишь. И затем ты проваливаешь игру на глазах у всех, заставляя выглядеть меня отцом-неудачником, который, как гребанная киска для своего сына. — Мышцы на его руках напряглись, а вены на лбу пульсировали. — Ты ничего не заслуживаешь. Ты кусок дерьма. И чертов неудачник. Ты даже не заслуживаешь того, чтобы стоять здесь.
Он продолжал и продолжал разоряться на меня, но не бил. Каждое его слово ранило – оставляло шрам. Все больше и больше. Режет. И ранит. И ранит. И ранит. Я чувствовал себя маленьким и невидимым, как и мечтал раньше. Когда он закончил, то отвернулся и оставил меня одного в холле.
Помню, я подумал, что было только хуже от того, что он не ударил меня. По правде сказать, я желал о том, чтобы он лучше ничего не говорил, а просто выбил из меня дерьмо. Тогда бы я мог свернуться в клубок и избавиться с помощью сна от боли. Вместо этого боль была в моей голове, крови и сердце. Я хотел этого так сильно и сделал единственное, что смог придумать.
Я поднялся вверх по лестнице в ванную и взял первую бритву, что попалась под руку. Это было лезвие для замены одной из бритв матери. Край был довольно притуплен, и на нем была полоса какого-то дерьмого лосьона сверху.
Но это не имело значения. Этого было достаточно. Я приложил лезвие к задней части руки и сделал надрез. Потребовалось несколько раз резануть, прежде чем кожа распоролась, каждая царапина была приятна. К тому времени, как кровь начала сочиться, я почувствовал себя лучше. Я поместил руку над раковиной и позволил боли стекать вместе с кровью.
Я прогоняю воспоминания подальше и поднимаюсь на ноги. Мне нужно убираться отсюда. Сейчас же. Мне нужно спасаться от этой чертовой поездки и вернуться домой, прежде чем привяжусь еще сильнее. Поспешно выхожу из уборной, поворачиваясь боком, чтобы протиснуться через людей, и направляюсь к двери.
Я пойду обратно в домик, заберу свои вещи и поеду домой на байке, в этот гребанный дом, которому принадлежу, потому что не смогу выжить в другом месте.
Проталкиваясь через последний ряд людей, я замечаю Келли и Сета на танцполе. Играет медленная песня, и она держится за него, что-то говоря со складками на лбу. Ее глаза, кажется, наполнены слезами, что становится моим центром внимания. Я думаю о том, какая она хрупкая, и бросаю взгляд вниз, на свои запястья, понимая то, как легко могу сломать себя.
Глава 12.
Не сдерживаться. Выпустить все наружу
— Ладно, думаю, я все испортил. — Первое, что говорит мне Сет, когда дверь уборной захлопывается. В туалете несколько женщин, но они все держат пиво, и кажется, не против того, что Сет здесь. Либо так, либо они настолько пьяны, что приняли Сета за женщину.
— Что случилось? — Я прислоняюсь к раковине. — Что-то с Грейсоном, полагаю.
Он качает головой вниз и вверх.
— Я запаниковал.
— Мне знакомо это слово, — говорю я ему, — но что заставило тебя запаниковать?
— Наши... — Он понижает голос и отодвигается в сторону, когда входит кучка девушек. Одна стреляет в него глазами, и он смотрит в ответ на нее с враждой. — Наши отношения.
— Твои и Грейсона?
— Да, все из-за воспоминаний.
Женщины, заполнившие уборную, внимательно слушают, поэтому он хватает мою руку и заводит в кабинку для инвалидов. Закрывает дверь, отпускает меня и проводит пальцами по волосам. Он выглядит встревоженным, что странно, потому что он редко бывает таким.
— Сет, что бы это ни было, пожалуйста, расскажи мне, — говорю я, опираясь на стену. — Ты же знаешь, что можешь рассказать мне все.
На лице настороженное выражение.
— Это из-за близости.
Неловко топчусь при слове близость, как будто это рефлекс, внедренный внутри моего тела.
— Я могу справиться с этим.
Он потряхивает головой.
— Уверена?
Я делаю шаг вперед, пожимая плечами.
— Да, я твой лучший друг и ты можешь рассказывать мне все, что угодно.
Он вздыхает и начинает ходить в маленьком пространстве.
— Я не могу пройти через это... и не потому что беспокоюсь о том, как далеко это может зайти. А потому что, я продолжаю вспоминать.
— О чем? — Мой голос спокоен.
Он останавливается и, его руки висят по сторонам.
— О Брэйдене.
Брэйден был первым бойфрендом Сета и парнем, который был полностью ответственен за надирание задницы Сета футбольной командой, избегая столкнуться лицом к лицу со слухами об их отношениях.
— У тебя есть к нему чувства? — Спрашиваю я, щелкая задвижкой мизинцем.
— Нет, дело не в этом... — колеблется он, — дело в... в том, что мое сердце разбито.