Спасение Келли и Кайдена

— Пока нет. — Он тяжело вздыхает. — Когда мама рассказала мне о… — Джексон прочищает горло; ему явно нелегко говорить на эту тему, — о том, что с тобой случилось, я был на вечеринке вместе с ним. Как только я потребовал объяснений, он просто сбежал на хрен, мне даже не удалось дать ему по морде. Он даже не попытался все отрицать. — Его глаза тускнеют от воспоминаний. — В любом случае, он давно приторговывает, и тут, и у себя дома, поэтому я решил хоть за что-то его наказать. Если объявится, то влетит по-крупному. Помимо выращивания, у него под половицами спрятано около двух килограмм травы, а это уже расценивается как незаконный оборот наркотиков. — Тень улыбки появляется у Джексона на губах.

— Откуда ты узнал, что она там? Травка?

— Скажем так, удачно угадал.

— Полицейские не стали тебя допрашивать?

— Я оставил анонимное обращение.

Я благодарна, но мне также очень грустно. Теплые слезы скатываются из глаз; я отворачиваюсь, чтобы он не увидел, как я плачу. Кайден тянется к дверной ручке, однако я качаю головой и закрываю глаза; слезинки продолжают катиться по щекам. Если Калеб вернется, у него будут проблемы. Если нет – будет скитаться на свободе. Несмотря ни на что, брат поступил так ради меня, и я буду вечно ему признательна.

— Спасибо, — шепчу, утирая слезы рукавом пальто.

— Не благодари меня, — бормочет Джексон. В его тоне слышится налет вины. — Это ничто не исправит.

— Ты не виноват, — говорю, заканчивая вытирать щеки, и смотрю на него. — Не виноват.

Он не отвечает, лишь поднимается на ноги.

— Отчасти виноват, знаешь. У меня такое чувство, будто мы все видели то, что хотели видеть, а я постоянно обвинял тебя за стресс в семье.

Я тоже встаю, отряхивая снег с джинсов.

— Люди обычно видят то, что хотят видеть, только это не делает их плохими.

Джексон сжимает губы, затем проводит пальцами по своим длинным волосам.

— Да, наверно. — Он выдыхает, и, моргнув, вновь смотрит на меня, меняя тему. — Значит, возвращается в колледж?

Я киваю, шагая обратно в сторону пикапа, стараясь попадать в свои следы, чтобы не увязнуть в сугробе.

— Ага, занятия начинаются в понедельник.

Он смотрит на моих попутчиков.

— Ты едешь назад с ними?

Улыбаясь, киваю.

— Да.

— С кучкой чуваков?

— Да.

— Это не опасно?

Моя улыбка растягивается еще шире.

— Я в большей безопасности в этой машине, чем где-либо еще.

Джексон цинично вскидывает бровь.

— Тогда ладно.

Я машу ему, начиная отворачиваться, когда он окликает: — Я дам тебе знать, как обстоят дела.

Оглядываясь через плечо, снова киваю. Знаю, я могу лишь надеяться на то, что все получится, что правосудие хоть как-то восторжествует, и Калебу придется заплатить. Но несмотря ни на что, я выговорилась, отстояла себя, освободилась от гнетущих воспоминаний, которые руководили мной каждый день на протяжении шести лет. Я нашла свою смелость.

Кайден

— Твою мать, я не понимаю. — Эти слова первыми срываются с моих губ, когда я вхожу в свой дом. Он пуст. Нет ни мебели, ни фотографий, ни книг, ни посуды, ни еды, машины не стоят в гараже. С пола убраны ковры, несколько оставшихся шкафов тоже опустошены, включая мою одежду. Мои родители ее забрали, скорее всего, чтобы наказать меня за существование.

— Они даже жалюзи сняли, — говорю ошеломленно, оглядывая гостиную. — Зачем они это сделали? То есть, на доме нет вывески о продаже, ничего.

Келли останавливается рядом со мной, под люстрой, перед массивным мраморным камином, переплетает свои пальцы с моими, легко сжимая мою руку.

— Они ни разу не упоминали, что собираются переезжать?

Я медленно качаю головой; ее кисть кажется крохотной по сравнению с моей, но невероятно успокаивает.

— Мы с отцом не виделись с тех пор, как он меня избил. — Мне вспоминаются туристические буклеты в мусорной корзине. — Они просто свалили?

— А что насчет твоего брата? — спрашивает Келли. — Он мог остаться здесь? Может, ему известно, куда они уехали.

Покачав головой, поспешно утягиваю ее за собой через открытую дверь. Спустившись по лестнице, обхожу дом вокруг, направляясь к входу в подвал. Раскидав снег ногами, чтобы добраться до двери, хватаю ручку.

Я не расстроен, что больше никогда их не увижу. Просто зол, ведь я все больше склонялся к идее выдвинуть обвинения, но теперь…

— Понятия не имею, что происходит, — бормочу, открывая дверь, в итоге обнаруживая очередную пустую комнату. Остался лишь кожаный диван, на котором мы с Келли и Людом играли в "Правду или действие". Мини-холодильник, телевизор, футон – исчезли. Я вхожу, все еще держась за руку Келли – это заглушает зарождающееся в моем теле чувство одиночества, чувство, что меня бросили.

Стою в дверном проеме, смотрю на комнату, в которой столько раз прятался; моя челюсть отвисает чуть ли не до пола.