Спасение Рейн

Годы теперь почему-то текли медленнее, и монотонность жизни за решеткой брала свое. Чем больше времени проводил в «Уэйуорде», тем больше задавался вопросом, когда же я снова увижу волю. Прошло девять лет с тех пор, как меня арестовали, восемь с тех пор, как начал отбывать наказание. И я понимал, что в любой день может наступить момент, когда меня решат выпустить на волю. Почему бы и нет? По большей части, я не сделал ни хрена плохого с тех пор, как оказался за решеткой, за исключением нескольких мелких проступков, которые не принесли мне ничего, кроме небольшого срока в одиночке. Я много работал, в основном держался особняком или был дружелюбен, и мне никогда не было дела ни до охранника, ни до надзирателя.

Боже, когда я по-настоящему задумался об этом, почему прошло уже девять лет образцового гражданства без единого упоминания о том, какую хорошую работу я делаю?

Я застонал, откинув голову на руки, так как сердце начало воевать с головой.

Мне было здесь комфортно. Нравилась эта рутина, эта безопасность. И была причина, по которой я здесь оказался — чертовски хорошая причина. Я никогда не забывал об этом. Ни разу. Но, блин, я скучал по свободе. И сейчас мне очень не хватало пиццы.

— Эй.

Я резко открыл глаза и увидел стоящего передо мной Гарри и сказал:

— Чувак, из тебя получился бы потрясающий вор, ты знаешь это? Никто бы не узнал, что ты пришел.

Гарри усмехнулся и добродушно улыбнулся.

— Спасибо, я лучше останусь на своей работе.

Затем он протянул мне листок бумаги.

— Вот. Я пришел, чтобы отдать тебе это.

— Что это? — скептически спросил я, прежде чем принять белый сверток, оказавшийся свернутым бумажным полотенцем.

Внутри лежал кусок пиццы.

— Ох, Боже, Гарри…

Это было глупо — то, как мои глаза наполнились слезами при виде расплавленной моцареллы и нарезанных пепперони.

— Мы ели пиццу на ужин в комнате отдыха. Так что я оставил тебе кусочек, — подтолкнул Гарри носок моей потрепанной парусиновой кроссовки носком своего блестящего ботинка. — С днем рождения, Солджер.

— Никогда никому не позволяй говорить, что ты мне не нравишься, — сказал я, прежде чем откусить большой кусок.

Еда была не самая свежая и немного холодная, но, Боже правый, ничего вкуснее я никогда не пробовал. И я застонал так, словно только что получил лучший минет в своей жизни.

Блядь. Мне этого не хватало. Женщин. Минета. Секса. Мы с ребятами иногда говорили об этом, вспоминали тех, кто у нас был в тот или иной момент, но чаще всего я предпочитал не думать об этом вообще. Так было не так хреново. Но сейчас, когда пицца и пепперони радостно смешивались у меня во рту, я вспоминал другие вещи, которые не прочь был бы попробовать, и от этого в груди возникала такая тоскливая боль.

Гарри усмехнулся.

— Неплохо?

— Ты ни хрена не представляешь.

Я откусил еще кусочек и, прожевав, оставил воспоминания о женщинах, а вместо этого подумал о времени, которое было еще более давним. На самом деле это была совершенно другая гребаная жизнь, и я сказал:

— В последний раз я ел пиццу на свой день рождения, и это был единственный раз, когда у меня была вечеринка. Мои бабушка и дедушка — я же говорил тебе, что они воспитывали меня с самого начала, верно?

Гарри кивнул, в его глазах появился намек на меланхолию.

— Ты упоминал об этом несколько раз.

Мы были знакомы с Гарри восемь лет, и мне было о чем рассказать.

Черт, скорее всего, он уже слышал эту историю. Но Гарри не стал мешать мне рассказывать ее.

— Ну да. В общем, бабушка хотела, чтобы у меня был обычный день рождения, и попросила меня пригласить пару друзей. Билли был одним из них. Мы заказали пиццу, и прямо перед тем, как сесть есть, я пошел в туалет, чтобы отлить, и застал там маму, глотающую таблетки.

Я изучал корку пиццы. Застывшие пузырьки соуса. Хрустящие края и мягкую середину.

— Все, чего хотели мои бабушка и дедушка, — это дать мне нормальное детство и при этом защитить мою маму. Она была их единственным ребенком. Я всегда понимал, что они искренне считают, что поступают правильно, и ни в чем их не виню, но…

— Всё, что мы можем сделать, — это сделать всё, что в наших силах, — сказал Гарри, добавив немного мудрости в мои размышления. — Даже если всё, что у нас есть, не так уж и хорошо.

Я задумчиво кивнул, крутя в пальцах кусочек корки.

— Это безумие. Например… иногда у нас бывают такие моменты, знаешь, которые имеют такое глубокое значение в нашей жизни, но мы понятия не имеем, что они происходят, когда они происходят на самом деле. И в тот день бабушка хотела, чтобы я был нормальным ребенком, но мама опять все испортила. Бабушка никогда не могла остановить неизбежное. Единственный способ, которым она могла это сделать, — перестать защищать собственную дочь, и как бы плохо ей ни было, она никогда не могла ее бросить.

«Прямо как я».

— Знаешь, Солджер… Прошлое не всегда можно переосмыслить. Иногда лучшее, что можно сделать, — это просто принять то, что уже случилось, и двигаться дальше.

Я рассмеялся и откусил кусочек хрустящей корочки.