Спасенный Богом: Воспоминания, письма

Окрыленный успехом, я пошел вместе с моим спутником в последнюю и самую страшную инстанцию: отдел ВЧК по выдаче пропусков в прифронтовую полосу. В газетах незадолго до этого было напечатано постановление Совнаркома об образовании прифронтовой полосы размером в 150 верст от линии фронта. Там вводилось военное положение, и для въезда в нее по служебным надобностям требовалось особое разрешение ВЧК. Нарушители подвергались ответственности по законам военного времени. А в ЦУПВОСО мне сказали, что Дмитриев, куда меня командировали, находится в пределах прифронтовой полосы. Итак, мы не без страха в душе отправились на Лубянскую площадь. Что там находится "чрезвычайка", мы, конечно, знали, но в каком именно здании, нам было неизвестно. Слава Богу, до сих пор мне не приходилось иметь дело с этим учреждением. На площади спросили милиционера, где ВЧК? Он молча указал пальцем на подъезд большого здания страхового общества "Россия", выходящего на Лубянскую площадь. Мы вошли. У входа часового не было, и нас никто не окликнул, пройдя несколько шагов, стали подниматься по широкой лестнице, имевшей всего несколько ступеней. Дальше была площадка, и на ней против нас нечто вроде высокого прилавка, за которым сидело двое мужчин. "Вам что нужно?" — спросил один из них, как только мы приблизились к этому прилавку. "Нам нужен пропуск для проезда в прифронтовую полосу". — "Предъявите документы", — сказал чекист. Просмотрев их, он вернул их нам и сказал: "Это не здесь, а в Отделе выдачи пропусков. В другом здании, тут поблизости".

Мы вышли и направились к указанному нам зданию. Насколько помню, оно было типа особняка. У входа на этот раз стоял часовой с винтовкой, но ничего нас не спросил. Мы вошли в одну из комнат, где было довольно много народа, пришедших, очевидно, так же как мы за пропусками. За таким же прилавком сидело двое, один — лысый латыш лет под пятьдесят, говоривший хорошо по-русски, но с сильным иностранным акцентом. Другой — молодой еврей с характерно еврейской физиономией, интеллигентного вида. Я стал объяснять наше дело. "Предъявите документы от московской биржи труда, — сказал латыш, — что в Москве нельзя найти плотников-специалистов". Пришлось объяснять этому болвану, что правление дороги не стало бы посылать людей так далеко для найма плотников, если бы их можно было найти в Москве. Мы ему доказывали, что тех, кого мы нанимаем, уже работали на постройке моста и знают дело, ну и т. д. К счастью, в дополнительном документе, который мне дали в Москве, были разъяснения по этому поводу. Чекист, в конце концов, перестал настаивать на своей дурацкой "бирже труда", задал еще какой-то нелепый вопрос и в результате уступил. "Заполните анкету", — сказал он. Анкета содержала довольно подробные вопросы: что делал до революции, какая сейчас профессия, образование, место и год рождения, московский адрес, цель поездки и т. д. Но самого опасного вопроса о социальном происхождении, то есть, кто были родители, не было. Для меня, поэтому заполнить эту анкету не составляло труда — на все вопросы о профессии и занятиях в прошлом и настоящем я отвечал — студент, учился.

Анкету нужно было заполнять также без всяких поправок, под наблюдением чекистов, которые внимательно следили, как мы писали. Закончив заполнять анкету, мы подошли к латышу и отдали ее ему. Просмотрев ее, он сказал: "Приходите послезавтра днем". Мы стали просить дать нужные пропуска поскорее, опять убеждая о срочности дела, но он был неумолим: "Приходите через два дня". Пришлось уступить. "Но тогда, наверное, будет готово?" спросил я. "Да, наверное", — обещал латыш.