Спаси и сохрани любовь

Марина категорически не переносит, когда с Гришанковым грубо обращаются. Нереализованный материнский инстинкт сказывается, видимо, боится, как бы кто чужой не обидел любимого бойфренда. Гришанков ощутил Инессину злость как нечто материальное. Он тяжело поднял свое неподъемное тело и понес его по направлению к двери. В коридоре никого не было. Инесса притиснула Гришанкова к стене и прошипела, слегка картавя от волнения: «Сейчас же сними свою штуковину. Убери из вентиляции. А то хуже будет!» И она резко сбросила правую руку вниз. Коля прилип к стене, пытаясь растечься, чтобы слиться с ровной поверхностью. Струсил, гад, сразу видно.

– Пошутить нельзя, да? – прохрипел Коля.

Гришанков не переносит по отношению к себе даже невинной шутки. Ему не нравится, когда над ним издеваются. А сам преподнес коллегам садомазохистскую пытку в виде новогоднего сувенира.

– Пошутить можно, – Инесса подняла правую руку высоко вверх, левой продолжая прижимать Гришанкова к стене, – издеваться нельзя. Если узнает Норкин про вмонтированный магнитофон, он тебя уволит. И профсоюз тебе не поможет.

– А у нас нет профсоюза, а ты что, уже Бобылеву сказала? – прошептал перепуганный Коля.

Гад догадался, что на ведение разборок Инессой получены особые полномочия.

– Сказала, разумеется, – устало согласилась Инесса, – а что было делать? На лестнице помойка. Клиенты нервничают. У сотрудников от твоего гипноза крыши сносит. Сними немедленно!

– Слушаюсь, босс! – Гришанков застыл в почетном карауле, с торжественным видом приложив правую руку к виску.

– Иди-иди, боец невидимого фронта, к пустой голове руку не прикладывают. – Инесса жестким тычком пихнула Гришанкова в бок. И рассмеялась, глядя в удаляющуюся Колину спину. Простым жестом можно передать бушующую гамму человеческих эмоций. Расправившись с Колей, Веткина устремилась в переговорную. Из-за длинного стола выскочил, как попрыгунчик, тощий молодой человек с прилизанными волосами. Инесса вздрогнула. Какой неприятный мужчина... Бр-р-р...

– Павел Брюзгин, – выкрикнул молодой человек.

– Инесса Веткина, – кивнула Инесса, не заметив протянутой руки.

У такого, наверное, руки потные.

– Насколько я понимаю, ваша выставка приглашает представителей торговли принять участие в интересной рамочной программе выставки? – спросил Брюзгин, отметив брезгливо оттопыренную губу Инессы.

– Да, выставка приглашает выставку, – Инесса покачала головой, не то соглашаясь, не то осуждая отдел по связям с общественностью.

Не могли найти другого представителя, что ли...

– Инесса, вот наши предложения в программу. Я досконально изучил вопрос. Все разработано исключительно представителями специализированной торговли и настоящими профессионалами своего дела. Современные стратегии ведения продаж, модные тенденции, а также последние достижения менеджмента и психологии в области ведущих мировых брендов – это всего лишь часть огромного количества предлагаемых тем из спецпрограммы выставки, – монотонно забубнил новоявленный партнер.

– Павел, я готова взять ваши предложения и внести в программу, – сказала Инесса и тяжело вздохнула, обрывая поток ничего не значащих слов.

Предложения предложениям рознь. Павел предлагает усложнить процесс. Спецсеминары и подиумные дискуссии лишь усугубят и без того перегруженную программу.

– Инесса, вы чем-то недовольны? – насторожился Брюзгин.

Он пригладил волосы, тщательно склеивая их в тонкие хвостики.

– Что вы, что вы, все в порядке, – спохватилась Инесса.

Еще не хватало провалить переговоры. Никакой гармонии в душе. Она взглянула на потолок. Там больше не разносились напевные призывы покормить голодных тварей. Веткину изводил вопрос, сказать – не сказать Бобылеву про Гришанкова. Не сказать. А вдруг Бобылев спросит? Что делать, если он спросит?

– А я уже организовал показ одного украшения на нашей выставке. – Павел лукаво прищурил один глаз, а второй так и остался круглым и удивленным.

– Какого украшения? – рассеянно спросила Инесса, мучаясь от сложного состояния – говорить Бобылеву про Гришанкова?

– Я пригласил на выставку самое дорогое в мире платье. – Брюзгин прикрыл прищуренный глаз, видимо, от умиления. И сразу окривел окончательно.

– Это самое? – насторожилась Веткина.

– Это самое, – самодовольно ощерился Брюзгин, скривив одну щеку в улыбку.

Так и сидел – кривой на один глаз, ухмыляющийся той же стороной. Одна часть лица оставалась нормальной, вторая искривленной, будто Брюзгин нечаянно превратился в инвалида.

– Не может быть! – Инесса тут же забыла про скорбную улыбку.

Она даже привстала со стула, заколотив ладонями по столу, исторгая бурную радость.

– Платье стоит миллион долларов. Изготовлено для Лолиты Саманты специально на премьеру фильма «Человек-тарантул». – И у Павла от умиления перекосило вторую сторону лица.

За столом сидел самодовольный и тщеславный человечек, но Инессе хотелось расцеловать его, такого тщедушного и трудолюбивого. Но Веткина быстро остудила радость, насторожилась, изогнулась, как перед прыжком.

– А украшение? – осторожно поинтересовалась она. – Оно тоже приедет на выставку?