Спаси меня

— О, можете не сомневаться. Высокая, стройная, и что-то в ней есть такое… аристократичное. Впрочем, совсем не то, что в Эмме. Скорее другое: какая-то врожденная гордость и самообладание. К таким людям тянет. К тому же она очень умна и образованна: пишет диссертацию по палеоантропологии.

— М-м, Амрита, — мурлычет леди Крэйгмур. — Интеллект в женщине — чрезвычайно ценное свойство. — И тут в ее глазах зажигается недобрый огонек. — Да, то-то будет номер, когда новость дойдет до его светлости.

У меня в глазах застыл немой вопрос.

— Я о муже, — поясняет она. — Уверена, Клайв упоминал, что его отец — настоящий свинтус, эгоистичный и злой человек.

Я вяло протестую, но Оливия заставляет меня замолчать, махнув своей черной сигаретой.

— Нет-нет, дорогой, это страшный человек. Настоящее чудовище. Ты слышал, что он — Великий Магистр Лиги Защитников Альбиона?

— Даже не знаю, что бы это значило.

— Попробуй догадаться, мой мальчик.

— Ну, я бы заподозрил, что организация с таким названием временами проявляет некоторую, как бы сказать, нетерпимость к национальным меньшинствам…

— Дорогой мой! — восклицает Оливия. — С таким же успехом ты мог бы обвинить в «некоторой нетерпимости к национальным меньшинствам» Гитлера! Ох, жду не дождусь, когда же меня познакомят с прекрасной Амритой! — заключает она, вдоволь насмеявшись.

— Думаю, пока рано считать их сложившейся парой. Боюсь, до этого еще далеко.

— Чепуха, — объявляет Оливия. — Нисколько не сомневаюсь, милашка — лучшая партия для моего Клайва. Бедный ягненочек.

Во втором часу ночи хозяйка благодарит за удивительный вечер, целует в обе щеки, ворошит мои волосы и в облаке сигаретного дыма выпроваживает меня на холодные ночные улицы.

Чек Оливия так и не выписала.

Глава 13

Мужчины и женщины — совершенно разные существа. Они даже говорят на разных языках, и пропасть между ними непреодолима.

В довершение всего моя собственная память начала выкидывать фокусы: то она беспрестанно напоминает мне о райских деньках с Мирандой, то изменяет своей любимице, и тогда кажется, будто я делал все то же самое с Бет.

В утренней полудреме ясно видятся сияющие от счастья глаза «моего солнышка» Миранды. Кажется, будто я целую ее и нос щекочут золистые завитки, вдыхаю запах ее шампуня, и от этих знакомых ароматов и прикосновений меня охватывает такое упоительное чувство покоя! Так бывает, когда перечитываешь любимую детскую книжку или приезжаешь в место, где гостил много лет назад, внезапно осознав, что все осталось таким же, каким долгие годы хранилось в памяти.

Воспоминания не подчиняются хронологии, их выносит на берег подобно обломкам затонувшего судна: потрепанные временем, побитые штормом, спутанные и по отдельности бессвязные. Только одно их объединяет: все они счастливые. Сердце не хранит плохого, а хорошее умножает десятикратно — в этом заключается важнейшая обязанность нашего моторчика. Оно заставляет нас верить, будто жизнь в основе своей прекрасна и ее стоит продолжать, несмотря ни на что. Сердце — настоящая привереда: оно впитывает далеко не все. Солнечным дням — «да». Праздникам — «да». Школьные годы впускаются в архивные хранилища скупо и не слишком живо: в черном и белом, с потрескивающим звуком, запахом мела, серых носков и бурлящих раздевалок; и мы не останавливаемся на них надолго, быстро переходя к каникулам и приятным поездкам: Эксмур, Саффолк, остров Скай, Бретань, Крит, Тоскана, Дордонь — все залито ослепительным светом и ярками красками, ты погружаешься в море звуков, вдыхаешь запахи моря, французской выпечки и усыпанных морошкой вересковых пустошей.

Я беспрестанно возвращаюсь в те дни, когда у нас с Мирандой все только начиналось, когда мы гуляли в жасминовых садах, бродили меж кустов шиповника, среди живых изгородей из жимолости, по лугам со спелыми травами… А серые промозглые дни, шипы и колючки память безжалостно гонит прочь.

Какое же сердце непостоянное! Насколько оно непредсказуемо и далеко от объективной реальности!

И все же им движут добрые намерения. Оно похоже на назойливую старую деву, которая приезжает на Рождество навестить племянничков и целый вечер суетится, стараясь всех помирить, а в результате все окончательно портит, пусть и действуя из благих побуждений. И оттого, что сердце отсеивает плохие воспоминания и акцентирует хорошие, ушедшее начинает казаться раем, золотым эдемским садом, а пока еще не «профильтрованное» настоящее не выдерживает сравнения, кажется подделкой под счастье, несовершенной попыткой повторить идеал, отклонением от золотых стандартов прошлого. И если у вас достанет здравомыслия, вы поймете, что прошлое в действительности не слишком отличалось от настоящего, а различие между ними происходит от того, что мы нечто подзабыли, нечто подправили в памяти. Потому что на один солнечный день, когда ты, неторопливо наслаждаясь свободой, бродил по девонширским вересковым пустошам, приходится полмесяца поездок на работу в душной подземке, лежаний в постели без сил после бурных вечеров и перебранок в супермаркете из-за банки консервированной фасоли.