Спаси меня

Клайв совсем растерялся: дело гиблое, и выхода не видно. Но и рассказать все как есть тоже нельзя. Как бы вы себя повели, узнав, что некто тайно стащил из холодильника ваш напиток, вылил его в раковину и заменил уриной Дэниела Своллоу — да, того самого, по вине которого чуть не погибли три не слишком выдающиеся, но всеми обожаемые телезвездочки? Слеза прошибет от такой байки.

К тому же как вообще Амрита смотрит на наркотики? Поди разбери. И теперь все, что могло бы у них получиться, загублено на корню. Пропало навсегда! Остается лишь одно.

Клайв развернулся и, чувствуя на своей спине гневный взгляд блестящих карих глаз, бросился бежать. Одно слово, клоун!

— Убежал? — повторил я, стараясь не выдать царящего в душе смятения.

— Да, — ответил Клайв и, помолчав, спросил: — Что теперь?

— Во всяком случае, твоя карьера спасена на какое-то время.

— Плевать мне на работу! Что делать с Амритой?

Я вздыхаю.

— Амрита…

— Я все профукал, да?

— Знаешь, пути настоящей любви…

— Лучше и не говори, — вздыхает Клайв.

Глава 15

Итак, личная жизнь Клайва испорчена до безобразия. А вот как обстоят дела у меня?

Одним воскресным вечером устраиваюсь поудобнее на диване, намереваясь тихо и мирно провести время. Рядом на полу стоит бутылочка пива, на колене пристроился «Человек без свойств» австрийского романиста Роберта Музиля (может, внутри у него действительно ничего нет, но весит он целую тонну). Вдруг кто-то звонит в дверь. Видно, моей домовладелице не сидится в баре, она решила скоротать вечер дома, а своим ключом воспользоваться уже не в состоянии, а то и вовсе не в силах его обнаружить — немудрено, ее сумочка настоящая черная дыра. Черт. Я очень люблю Кэт, но так надеялся провести вечер в задумчивой меланхолии. Прощайте, зыбкие мечты…

Я уже на полпути к двери, как вдруг звонок снова настойчиво дребезжит — вот ведь неймется. Боже мой, дайте-ка угадаю: никак бросил очередной Том. Теперь ее жизнь разбита и срочно нужно кому-нибудь выплакаться — видимо, пора надевать жилетку.

Беру трубку домофона.

— Алло?

Только это вовсе не Кэт. Бет стоит под дверью.

— Привет, да… Конечно, заходи. Или лучше посидим где-нибудь, пропустим по бокальчику?

— Впусти, — мямлит она.

Господи, и эта надралась в стельку. Что за мода у современных девиц напиваться вдрызг?

Но она не пьяна. По крайней мере не очень. Просто у нее сильно разбито лицо и язык заплетается. Верхняя губа рассечена до десны, а нижняя посинела, раздулась и сильно смахивает на сырую охотничью колбаску. Тонкая струйка крови стекла в угол рта и на подбородок, где Бет размазала ее по щеке. Белый хлопковый свитер тоже запачкан красными каплями, которые будто кричат этаким пунцовым восклицательным знаком. В ноздрях засохла кровяная корочка, а левый глаз застлало огромным распухшим синяком. Волосы спутаны, а кое-где и вырваны клочьями; ходит Бет прихрамывая, и еще у нее сломана пара ногтей. Словом, девушка не в лучшей форме.

— Господи, с тобой-то что случилось?

— Кто-то на меня напал, — произносит бедолага, не скрывая сарказма. — Не успела заметить кто.

Она дрожит. У меня на языке крутится тысяча и один вопрос, а руки так и чешутся намылить кое-кому шею. Только сейчас нельзя распускаться — кулаками горю не поможешь. Под холодной и твердой коркой, старой как мир и столь же мудрой, бушует магма. Однако ради Бет я буду хладнокровен и тверд как хирург.

Не говоря ни слова, обнимаю ее за дрожащие плечи и осторожно веду в ванную. Под ярким и беспристрастным светом ламп все кажется гораздо хуже. Бет глядит на себя в зеркало, будто силится узнать отражение и не может. Я гашу верхний свет, включаю мягкую боковую подсветку и поворачиваю бедняжку вполоборота.

— Ого, впечатляет, — присвистываю я. — Да тут настоящий боксер-тяжеловес поработал. Только не говори, что с Ленноксом Льюисом  [28]состязалась.

Набираю полную раковину теплой воды, подхожу к шкафчику с бельем и беру из стопки чистое полотенце; возвращаюсь к Бет и осторожно приподнимаю ее подбородок.

— Запрокинь голову. Вот так. Потерпи, сейчас будет больно. — Смачиваю полотенце теплой водой, легонько отжимаю, кладу руку на плечо Бет, а другой начинаю осторожно омывать нос и губы. Она жмурится, но терпит. Беру рукой чуть-чуть мыльной пены и смываю запекшуюся кровь с подбородка и щек. К ее глазам подступают слезы.

— Больно? — спрашиваю я, прекращая процедуру.

Бет отрицательно качает головой и утыкается лицом в мое плечо. Я бережно придерживаю ладонью ее затылок и кладу щеку на макушку, вдыхая запах волос: «Шанель», сигареты, печаль. Бет снова отстраняется.

— Всё нормально, — говорит моя подопечная. — Прости. Давай дальше.

Я отираю влажные дорожки на ее щеках и касаюсь левого глаза — морщится. Тогда опускаю руки ей на плечи и говорю:

— Посмотри на меня.

Она смотрит: левый глаз почти не открывается.

— Хорошо, теперь не двигайся.

Очень осторожно кладу пальцы на нижнее и верхнее веко и чуть приоткрываю глаз. Губы кривятся от боли, и все же она терпит и не дергается. Глаз хоть и слезится, но чистый.

— Видишь?

Кивает.

— Ты не теряла сознание? Не тошнит? Голова не кружится?