Спаси меня от себя

— …можем поменять тактику, конечно, — слышу кусок фразы друга, а затем он разворачивается и сносит меня своим мимическим праведным гневом. Это он умеет, скоро и убивать им научится. Хоть бери и на курсы к нему записывайся.

Такого вытянутого от изумления и злобы лица я еще не видел у друга, а потом до безумного сознания дошло, я пропустил охереть какой важный консилиум, и сразу после Боря подвесит меня за яйца, если они все еще останутся после разговора с Есей. Потому что я готов себе сам их вырвать при взгляде на лицо, наполненной глубокой печалью и обидой. Хоть она и пытается мастерски это скрыть.

Так же стремительно закрываю дверь и не нахожу ничего лучшего, чем просто затолкать Есю в первую попавшуюся дверь, что оказывается сестринской без единого лучика света и с одной еле работающей лампочкой. Остаться в тишине и без свидетелей…да и в добавок ко всему, почти в кромешной темноте — мечта подростка в пубертате.

Девушка испуганно осматривает окружение и останавливается на мне. Глаза часто моргают, и каждый взмах длиннющих ресниц отключает мою вменяемость. Хотя…что там отключать уже.

— Прежде чем ты что-то там накрутишь в своей прекрасной головке. Ничего и близко даже не так. Я расстался с ней, а это все показательные выступления, даже не знаю ради чего, — хватаю ее за лицо и приближаюсь вплотную к шмыгающему носу, продолжая нести откровенный бред сивой кобылы в майскую ночь.

В нос ударяет нежнейший цветочный аромат, отчего все тело наполняется внезапной легкостью. Изо всех сил пытаюсь держаться, но самоконтроль летит ко всем чертям, стоит лишь ощутить сбивчивое дыхание и слабое касание к руке. Не сорвись. Не сорвись!

Глаза немигающе смотрят на меня, просят о чем-то запредельно невозможном. И я чувствую невидимую связь просто глядя на нее. Мы словно связаны одной нитью.

— Ты…ничего…не должен мне пояснять, я ни на что не претендую, — хочется оглохнуть или перестать находиться прямо здесь и трогать ее за лицо, что уже начинает покрываться влагой. Почему же тогда ты плачешь?

Не сдерживаюсь и прижимаюсь щекой к ее коже, хоть и до ломоты в теле хочется провести языком.

А она продолжает, видит Бог, лучше бы ей сейчас помолчать и не испытывать судьбу вместе с моим нешуточным терпением.

— Все в порядке, я пришла только справку получить. Выпиши…пожалуйста, — голос ломается на последней просьбе, и она замолкает. Эхом разносится в душе отголосок нежнейшего звука в мире.

Она не претендует. Нет. Не должен ей ничего? А если я претендую, мать твою, претендую как никогда в жизни не претендовал ни на что в этом мире? Взрослый мужик, не способный на подобные претензии в принципе, стою сейчас перед сопливой девчонкой и умираю от ее “Нет”.

Внезапно свет от единственной на ладан дышавшей лампочки тухнет, и девушка замирает в моих руках. Натягивается как струна. И противное предчувствие срабатывает слишком поздно.

— Малыш, ты расстроилась просто, давай ты сейчас… — но договорить не удается, потому что она вскрикивает и начинает бить меня ладошками. Так жарко и остервенело, что я даже не пытаюсь укрыться, лишь прижимаю сильнее к себе.

— Никогда не называй меня так! Не называй меня! — кричит гулко в грудь, пытаясь вырваться, но я не отпускаю, пытаясь успокоить хотя бы в объятиях. Еся оттягивает ворот рубашки и пытается отодрать меня от себя, но куда ей махаться со взрослым мужиком, в три раза больше ее самой. — Не надо, не надо!

В захвате она вдруг истошно вопит и начинается плакать навзрыд, а я стою и абсолютно не понимаю, что я сделал не так. Пусть в голове и маячит мысль, что сделал все же не я. Она вырывается из последних сил, словно мотылек в банке. И что делать? Сердце обливается кровью и сжимается под напором этой лавины чувств. Еся сейчас абсолютно точно не готова воспринимать реальность.

Не могу мыслить рационально, потому что это Еся. Любому другому я бы просто зафитилил по морде и приказал бы очухаться, а тут я стою и укачиваю в объятиях девушку, попутно желая себе смерти.

Опускаюсь прямо с ней на пол и шепчу в ухо:

— Еся, это Андрей, услышь меня, все хорошо. Андей? Помнишь, просто дыши. Дыши, — хватаю одной рукой телефон и врубаю фонарик на максимальную яркость, выставляя телефон прямо перед нами.

Люминесцентный свет резко освещает коморку, и я вижу кошмар наяву: тайфун боли, что уже обрушился на меня и дал почувствовать все прелести чего-то, случившегося давным-давно, но имеющее начинательное влияние на настоящее.

—Вспомни как мы с тобой сидели в парке и кушали мороженое, как ты уронила его на розовое платье и слишком расстроилась, что испортила обновку. Помнишь? — не перестаю смотреть прямо в свой персональный ад и рай, несу бред, но чувствую, что это именно то, что поможет. Переключи ее, Бачинский. — А я что сделал, помнишь? “Ничего не стоит твоих слез, Есенька, успокойся, все прошло. Мы купим новое платье”. Мы все решим.