Спаси меня, вальс

— Нужно после того, как запустишь тело, повиснуть в воздухе — вот так.

Алабама подбросила свое тело вверх с колоссальной силой и безвольно опустилась на пол, словно сдувшийся шар.

— Ах, вы будете танцевать! — восхищенно вздохнула Стелла. — Вот только я не понимаю зачем, если у вас есть муж.

— Пойми, я ничего не добиваюсь — во всяком случае, так мне кажется, — я хочу просто избавиться от себя.

— Зачем?

— Чтобы сидеть вот так в ожидании урока и думать, что не приди я вовремя, в назначенный час, он останется ничьим и будет ждать меня.

— А ваш муж не сердится оттого, что вы надолго уходите из дома?

— Сердится. Он так сердится, что мне надо нарочно задерживаться подольше, чтобы уже не было времени на скандал.

— Ему не нравятся танцы?

— Никому не нравятся, кроме самих танцоров и садистов.

— Мы неисправимы! Покажите мне еще раз эти движения.

— У тебя не получится — ты слишком толстая.

— Покажите, тогда я смогу лучше подыграть вам на рояле во время урока.

Когда что-то не получалось с адажио, Алабама молча, но яростно ругала Стеллу.

— Вы слышите что-то не то, соберитесь, — пыталась помочь мадам.

Однако Алабама не умела слушать и музыку, и свое тело. Ее унижало то, что она должна была слушать бедрами.

— Я слышу только, как фальшивит Стелла, — с отвращением прошептала она. — Надо же держать темп.

Когда ее ученицы ссорились, мадам в этом не участвовала.

— Танцор ведет в музыке, — коротко заметила она. — В балете не мелодия главное.

Однажды пришел Дэвид со своими друзьями.

Увидев его, Алабама разозлилась на Стеллу.

— Мои уроки не цирк. Зачем ты впустила их?

— Но это же ваш муж! Не могу я, как дракон, охранять дверь.

— Failli, cabriole, cabriole, failli, soubresaut, failli, coupe, ballonne, ballonne, ballonne, pas de basque, deux tours[97].

— Это не «Сказки Венского леса»? — негромко спросила высокая, шикарно одетая Дикки.

— Не понимаю, почему Алабама не взяла музыку Неда Вейберна, — сказала элегантная мисс Дуглас, чья прическа напоминала порфировые кудри на надгробии.

Желтое дневное солнце струилось в окно будто теплый ванильный крем.

— Failli, cabriole, — повторила Алабама и нечаянно прикусила язык.

Она подбежала к окну, старясь унять кровь, все время ощущая спиной присутствие этих красоток. Кровь струилась по подбородку.

— Что с вами, шерри?

— Ничего.

— Просто смешно так надрываться, — раздраженно заметила мисс Дуглас. — Вот уж удовольствие — постоянно быть такой взмыленной.

— Ужасно! — поддержала ее Дикки. — Перед гостями всего этого не изобразишь! И зачем тогда себя мучить?

Алабама никогда не чувствовала себя так близко к цели, как в то мгновение.

— Cabriole, failli…

Зачем. Вот русская это понимала, и Алабама почти понимала. Алабама знала, что поймет по-настоящему, когда начнет слышать руками и видеть ногами. Непостижимо, но ее друзья ощущают всего лишь необходимость слышать ушами. Вот в этом-то вся суть. Зачем! Неистовая верность искусству танца проснулась в Алабаме. Какой смысл объяснять?

«Встретимся на углу в бистро», — прочла она в записке Дэвида.

— Вы пойдете к своим друзьям? — бесстрастно спросила мадам после того, как Алабама прочитала записку.

— Нет, — сказала как отрезала Алабама.

Русская вздохнула:

— Почему?

— Жизнь слишком печальна, а я слишком грязная после урока.

— Что будете делать одна дома?

— Шестьдесят фуэте.

— Не забывайте pas de bourree.

— Почему мне нельзя делать то, что делает Арьена? — взвилась Алабама. — Или хотя бы то, что делает Нордика? Стелла говорит, у меня получается не хуже.

Тогда мадам провела ее через сложности вальса из «Павильона Армиды»[98], и Алабама поняла, что она все еще похожа на девочку, которая прыгает через скакалку.

— Пока вы не готовы! Для Дягилева танцевать нелегко.

Дягилев назначал репетиции на восемь часов утра. Из театра танцовщики уходили только к вечеру. После работы с мэтром они прямиком направлялись в студию. Дягилев настаивал на том, чтобы они жили в постоянном напряжении, когда движение, то есть танец, было для них необходимостью, своего рода наркотиком. Танцоры работали без передышки.

В один прекрасный день в труппе состоялась свадьба. Алабама с удивлением смотрела на пришедших девушек, которые были в одежде на выход, в мехах и простеньких кружевах. Теперь они казались ей старше; и их всех отличала некая горделивость, так как они отлично осознавали красоту своих тел, даже в этом дешевом облачении. Стоило им поправиться хотя бы ненамного против установленных Дягилевым пятидесяти килограммов, как маэстро начинал громко и визгливо возмущаться.

— Придется похудеть. Я не могу платить за своих танцоров в гимнастическом зале, чтобы они не пыхтели, исполняя адажио.