Спаси нашего сына (СИ)

Я справлюсь. Мне тяжело, но я смогу, и мне для этого совсем не нужен ни чужой мужчина, который будет за меня платить, ни Егор Баринов, который отказался от нас с сыном задолго до его рождения.

Глава 1. Ева

— Где ты шлялась?!

Тетя Мила стоит на пороге, уперев кулаки в бока. Взгляд, которым она одаривает меня, не сулит ничего доброго.

Я пытаюсь протиснуться мимо нее в квартиру, но это тяжело — мешает живот. А она стоит, как гора, не обойти.

Я вынуждено останавливаюсь и говорю ей устало:

— Тетя Мила, я очень хочу пить. Пропусти меня, пожалуйста.

— А я хочу есть! Ты меня совсем не кормишь! Бросила меня одну, сбежала, а я тебе мать родную заменила! — она накручивает сама себя, и голос от слова к слову становится все громче. Слышу легкий скрип соседней двери — значит, тетя Таня подслушивает, она когда наваливается, дверь всегда скрипит.

Я тяжело вздыхаю.

— Я купила продукты, — и показываю в доказательство пакет. Только после этого тетя отступает, вырывая его у меня из рук.

Я скидываю, наконец, балетки. В последнее время ноги отекают и вся моя обувь стала тесной, приходится ходить в старых тетиных туфлях, пока не получится купить что-нибудь поудобнее.

И подешевле.

— Тут нет ничего нормально. Ты опять будешь варить мне пустую кашу? Почему ты вечно кормишь меня кашей? А сама где-нибудь ешь нормальную еду, только бы со мной не делиться! Я хочу мяса, хочу яблоки, сливу!

— Я тоже хочу яблоки и сливу, — знаю, что нельзя отвечать, но все равно не сдерживаюсь.

— Ты моришь меня голодом! Ты хочешь сжить меня со свету, а потом жить здесь со своим байстрюком! Неблагодарная!

Тетя Мила специально повышает голос, чтобы соседи слышали. Скандалы она закатывает мастерски, и всегда привлекает к ним чужих людей, иначе — неинтересно.

Я прячусь в ванной, чтобы не слышать ее слов, закрываю дверь на шпингалет и устало прижимаюсь к ней.

Ребенок пинается настойчиво, и я шепчу ему:

— Ее нужно пожалеть, она не виновата, мой хороший.

Тетя Мила — родная сестра моего папы.

Она приезжала к нам в гости, всегда красиво одетая, с уложенными в прическу волосами. От нее пахло вкусными духами, тетя Мила любила и умела красиво одеваться, и всегда баловала меня подарками. Все самые красивые куклы и игрушки, моя первая Барби — все это досталось мне от нее.

Когда я родилась, ей исполнилось сорок три.

Через семь лет, перед первым классом, мы поехали к тете на юбилей. Она жила у моря, мы останавливались у нее каждый год и месяц я купалась, бегала по пляжу и собирала ракушки. Это было самое счастливое воспоминание из детства.

До города, в котором жила тетя, оставалось всего немного, и папа, несмотря на то, что был поздний вечер, решил поднажать. Моросил мелкий дождь, я спала на заднем сидении, обнявшись с мягким медведем, с которым не расставалась.

А дальше — дальше была авария. Все, что я запомнила о ней — громкий скрежет металла, а потом наша машина перевернулась, и мир замелькал, встав с ног на голову несколько раз подряд.

Пахло гарью и чем-то неприятным, от этого запаха сжимался предательски желудок и становилось страшно. Мою левую ногу зажало между сидениями, лодыжка попала как в тиски, я не могла ею пошевелить.

— Мам, — позвала я, боясь расплакаться, — пап! Нога!

Но ответить было уже некому.

Я осталась жить с тетей Милой.

Она заменила мне и мать, и отца, своих детей у нее не было. Тетя заплетала мне косы, учила играть на пианино, на утренниках всегда сидела на первом ряду и громче всех хлопала.

Тетя Мила окружала меня любовью, как могла и я любила и ценила ее в ответ. Но пару лет назад ее поведение изменилось. Она стала забывать, куда кладет вещи, могла выйти на улицу в ночной рубашке. Аппетит стал неуемным, а в речи проскальзывали странные фразы.

О том, что тетя медленно сходит с ума, первым мне сказал молодой терапевт, заменявший участкового врача.

Я помню его жалостливый взгляд и слова:

— Дальше будет только хуже. Послушайте, можно сдать ее в лечебницу, переведете туда пенсию, за ней будет осуществляться уход…

Я жмурюсь сильно-сильно, чтобы его слова не проникали внутрь меня, не отравляли своим ядом. Как это — сдать в лечебницу? Как больное животное? Она же человек? Она воспитала меня, учила писать, читать, она ночами шила наряды для моих кукол, и не у кого во дворе больше не было таких красивых игрушек.

— Нет-нет, — говорю я, отступая, пока лопатки не касаются стены, — нет.

Терапевт пожимает плечами:

— Дело ваше, никто не заставляет.

Жить с тетей стало тяжело.

Ей всегда хотелось есть, чувства насыщения она не испытывала, а еще тетя стала очень подозрительной. Мне она не доверяет, ей всегда кажется, что я пытаюсь обмануть ее, «сжить со свету». Об этом она рассказывает соседским бабушкам, почтальону, участковому, любому человеку, готовому ее выслушать. А еще тетя потихоньку распродает вещи из дома.

Сначала я не обращала внимания на то, как исчезают красивые статуэтки, старинные маленькие часы, тяжелые медные подсвечники. И только когда она умудрилась вынести в ломбард огромный телевизор, заложив его за копейки, я поняла, что не знаю, что с этим делать.