Спасибо, Томми (СИ)

— Я буду в порядке, ок? Бренде дали вакцину, этого хватит на несколько месяцев, пока мы не придумаем что-то. В конце концов, они всегда могут сделать еще, достав эту хрень из моей крови, ведь так? В конце концов, здесь мы можем взять передышку, и я…

— Я не о Бренде сейчас, Томми, не о ней, не о Лабиринте и всей этой хрени, которую придумал ПОРОК. Это важно, но я думаю не о том. … Ты даже посмотреть на меня не хочешь?

Томас медленно поворачивает голову, зная, как только увидит это лицо, эти теплые глаза, не сможет дышать. Потому что нужен. Необходим. Потому что кончики пальцев колет и что-то ноет, тянет под кожей, будто зовет, умоляет, приказывает даже: “Давай, не тупи, просто протяни руку и коснись. Больно не будет, станет лишь хорошо. Ему нужно это, как и тебе. В этом мире, где каждый вдох может стать последним”.

— Сейчас не время, Ньют, Дженсон и другие из ПОРОКа дышат нам в спину, они могут нагрянуть в любую минуту…

— И мы можем умереть при этом. Они постараются взять нас живыми, но не будут плакать, если кто-то нарвется на пулю. Ведь для людей Правой Руки у них настоящие пули, а не эти пукалки, плюющиеся током.

“Я люблю тебя, Ньют, блять, я просто люблю тебя! Ты это хочешь услышать!?”, - хотел бы выкрикнуть он, но не может. Потому что это слишком уж похоже на прощание, потому что он просто хотел бы, чтобы все это закончилось для начала.

— Мы не должны были начинать это. Не так, Ньют, не теперь.

Он видит, как вздрагивают пальцы щуплого мальчишки, кончики которых виднеются в обрезанных перчатках, видит, как краска спадает с лица, а взгляд заволакивает какой-то мутной пленкой, и Томас даже под дулом пистолета не сказал бы, чего там больше сейчас - тоски, обиды или боли?

“Томми”, - беззвучно выдыхал Ньют в его губы там, в развалинах древних городов.

“Томми”, - шептал он в гулкой казарме одного из комплексов ПОРОКа, когда остальные глэйдеры засыпали и тихо сопели в подушки, видя свои странные, бесцветные сны.

“Томми”, - стонал он еще там, в Лабиринте, в ярком и диком свете костра, а потом сплетал их пальцы, целовал в плечо или шею влажными губами и засыпал, обнимая даже во сне.

— Значит, вот так?

Ньют поднимается, нервно одергивая куртку, быстро смахивает что-то с лица - наверное, случайную соринку или сухой листик, принесенный холодным ветром. У Томаса горько во рту и будто что-то мешает дышать. Он тупо смотрит, как медленно отворачивается парень, как бредет прочь, чуть ссутулив острые плечи. Уходит, наверное, уверившись, что причина в Бренде или Терезе. Обеих он спас, за обеих чуть не отдал свою непутевую жизнь. Обеих, положа руку на сердце, променял бы на одну улыбку светловолосого непоседы с чуть заметной хромотой и таким ярким внутренним светом, на который летели все без опаски, как мотыльки на огонь. Вот только Ньют не сжигал, не ранил, не убивал. Ньют всегда давал лишь надежду и делился теплом. Нет и не было никогда такого, как он.

И не будет.

— Ньют, погоди…

Догоняет вприпрыжку, двумя огромными какими-то скачками. Как горный козел, сказал бы Чакки, будь он с ними сейчас. Догоняет и обхватывает сзади руками, не позволяя обернуться даже. Стискивает изо всех своих сил, утыкаясь лицом куда-то в затылок, трогает губами кромку волос на покрывшейся мурашками шее.

— Прости меня, ладно? К черту ПОРОК и все, что случилось или может случиться. К черту их всех, только бы ты был рядом. Ты нужен мне, Ньют, как же ты нужен мне.

И разворачивает к себе, мягко целуя, пропитываясь вкусом винограда и яблок. Он не скажет ему тех самых слов, что Ньют ждет уже так долго. Не потому, что не время. Просто плохая примета. Как прощаться перед смертью.

“Я никого и никогда не любил так, как тебя. Я вообще не знал о любви, пока не появился ты”

========== 24. Кроссовер с “Голодными играми”, Ньюмас мельком ==========

Комментарий к 24. Кроссовер с “Голодными играми”, Ньюмас мельком

Кроссовер с “Голодными играми”, упоминаются Ньюмас.

https://pp.vk.me/c630228/v630228352/37c6e/mToXUdpmzFk.jpg

Не проходит и недели после взбаламутившего глэйдеров появления Терезы, как лифт вновь утробно скрипит, поднимаясь из глубин неведомого подземелья. Галли матерится сквозь зубы, почесывая подбородок и недобро зыркая на Томаса. Алби хмурится, а Минхо неопределенно передергивает плечами: когда лифт вообще успел опуститься и как сделал это настолько беззвучно, не понял никто.

Они распахивают тяжелые створки и оттуда, как гривер из засады, легко (можно сказать - изящно) выпрыгивает парень. Странный какой-то - мокрый с головы до ног, словно только что из реки вылез, в нелепом обтягивающем костюме, который Чак, тихонько хихикая, назвал “гимнастическим трико”. Незнакомец сжимает в руках какую-то стальную херовину и скалится белозубой улыбкой.

— Привет, ребятки! Чего приуныли? Эй, красотка, полегче, лук опусти. Я вам не враг, - парень поднимает руку, как бы демонстрируя, что не нападает, а другую, с зажатым странным оружием (трезубец это что ли?), отводит назад.