Спасибо за огонек

— Дальше — я люблю испытывать людей, люблю смотреть, как деньги душат слова. Ну, например, слово «солидарность». Видите это письмо? Знаете, что в нем? Нет? Это заявление, подписанное Санчесом и Лаброккой, в котором они называют вас главным подстрекателем к забастовке.

— Кто вам поверит?

— Да вы же. Вы знаете почерк Санчеса и Лаброкки? Ну так смотрите получше. Что теперь вы скажете об этих славных парнях? А если бы вы знали, как дешево это обошлось! Ну? Что скажете?

— Ничего.

— Бросьте, не пытайтесь меня убедить, будто вы их оправдываете.

— Нет, я их не оправдываю. Но знаете что? В этих обстоятельствах я чувствую себя сильным. Однако я допускаю, что чувствовать себя сильным смог бы лишь до известного предела. Они оказались слабее, чем я. Тем хуже для них. И больше ничего. Вам ясно? Три человека могут быть верны друг другу в спокойное время, в пору энтузиазма. Однако один из них может стать предателем от простого удара кулаком в живот; другой, более стойкий, только когда ему станут вырывать ногти; третий, самый героический, только когда ему начнут прижигать мошонку. На термометре верности для каждого есть точка кипения, когда человек способен выдать родную мать.

— Не заходите в своей теории так далеко. Я им предложил всего по четыреста песо каждому.

— Вот видите, даже удара в живот не пришлось наносить, и вы добились двух предательств.

— Во всяком случае, мое предложение остается в силе.

— Меня это не удивляет.

— Полагаю, у вас нет причин быть чрезмерно щепетильным. Они-то не были щепетильны.

— Ну ясно. Вы легко обнаружили их точку кипения.

— Тогда — договорились?

— Нет. Этого не будет. Величайшее зло, какое вы могли бы мне причинить, — это вызвать во мне отвращение к самому себе. И боюсь, что, если вы будете и дальше повышать свою цену, сулить мне роскошь, комфорт и власть, сопряженные с деньгами, я в конце концов уступлю, потому что, возможно, в душе я неженка, честолюбец, — и это было бы мерзко. Я достаточно хорошо знаю себя и уверен, что стал бы самому себе противен.

— Но почему? Быть честолюбивым не так уж плохо.

— Конечно, нет.

— Любить удобства тоже неплохо.

— Разумеется, нет. А знаете, что действительно плохо?

— Нет.

— Быть сукиным сыном вроде вас, сеньор.

Недурно, недурно.

— Почему ты молчишь, Рамон?

— Я думаю.

Недурно, недурно.

— Ну-ка, поставь еще самый конец.

— …статочно хорошо знаю себя и уверен, что стол бы самому себе противен.

— Но почему? Быть честолюбивым не так уж плохо.

— Конечно, нет.

— Любить удобства тоже неплохо.

— Разумеется, нет. А знаете, что действительно плохо?

— Нет.

— Быть сукиным сыном вроде вас, сеньор.