Спасите игру! Ведь жизнь — это не просто функция

Игровое искусство жизни, сообразное современности и достойное будущего — это ни в коем случае не техника самореализации и не методика владения собой, помогающая поигрывать с другими «в их игры». Напротив: это готовность к риску вступить в серьёзнейшую игру — жизнь, чтобы в совместной игре с миром и в игровом взаимодействии с другими радоваться её великолепию, ценности и достоинству.

Чем отличается искусство от техники? Искусство не про-изводит, а про-являет. И кто владеет каким-либо искусством, тот знает: то, что проявляется в искусстве, невозможно взять силой или умением. Опыт говорит, что творческий процесс — это всегда рискованное путешествие, исход которого непредсказуем. «Работу», которая является результатом этого процесса, нужно не столько «выполнить», сколько отыскать и открыть. Она постепенно проступает, её нужно обыграть, раскрыть в игре.

И дело тут вовсе не в профессиональном мастерстве художника, который своим мастерством не более в состоянии повлиять на исход творческого процесса, чем играющий — на исход игры. Как пишет Ганс Георг Гадамер, много трудившийся над вопросом о взаимосвязи искусства и игры, «в игровом представлении выявляется то, что есть. Оно извлекает из глубины и выносит на свет то, что иначе постоянно сокрыто»[103].

По этой причине создатели произведений искусства всегда привязаны к тому, что должно проявиться в их работе. Они принимают исходящий от этого «чего-то» вызов. И то, что они создают, служит ответом на этот вызов. Пример: поэта глубоко трогает весенняя ночь. Настроение этой ночи обращается к нему с побуждением, выдвигает перед ним требование. Под их влиянием он берёт карандаш и блокнот и пишет несколько строчек, которыми он даёт ответ тому, что к нему обращается. В этом смысле его искусство можно назвать как требовательным, так и претенциозным — как и любое настоящее искусство. Вместе с тем оно ответственно, поскольку поэт ощущает свою ответственность за то, чтобы своей поэзией дать ответ тому, что обращается к нему с требованием. Одним словом, его поэтическое творчество — это диалогическое событие, игра, разыгрывающаяся между поэтом и тем аспектом действительности, который он выражает в слове. То же самое происходит с художником, дающим ответ при помощи красок и форм, или с музыкантом, который отвечает на то, что глубоко его трогает, своими сочинениями. Обобщая, можно сказать: искусство — это совместная игра, в процессе которой проявляется нечто. И это не продукт, не запланированный output производительного процесса, не достигнутая цель инструментального действия. Оно совсем иного рода. Но что же это?

Гадамер называет такой продукт, результат художественной игры, «формой», или «образованием» (Gebilde): это нечто своеобразное, в чём игра «полностью высказывает себя в единстве своего процесса»[104]. Но высказывание произведения искусства не монолог, в котором художник (или художник/творец собственной жизни) производит и продвигает свой продукт. Скорее, это диалогическое событие, общение, в процессе которого художник и произведение вступают в игру друг с другом, так что ход за ходом, мазок за мазком, предложение за предложением постепенно проявляется нечто, исполненное смысла и достойное бытия. Художника делает художником не тот факт, что он производит некий продукт, на который может сослаться как на свидетельство своего профессионализма, а то, что он способен вступить в творческую игру со своим произведением, и играть до тех пор, пока на свет не явится нечто существенное. В случае с поэтом это можно описать так: он переживает наяву неповторимое вечернее настроение. Он подвергается его воздействию и подбирает подходящие для его выражения слова. Он и так, и эдак попробует, то сотрёт, то зачеркнёт, то переправит, вновь и вновь смотрит, что получается, он старается уловить настроение. Так он и колеблется то туда, то сюда, пока не наступает магический момент понимания: вот оно! В это мгновение он находит свою игру, и то, что захотело или должно было проявиться посредством его слов, находит выражение в речи. Поэтическая игра сыграна — и сыграна удачно. Теперь в слове выражено нечто такое, что никогда не нашло бы словесного выражения, если бы не игра поэта. Художник вступил в игру с настроением весеннего вечера, при этом образовалось прекрасное стихотворение — форма, сложившаяся в процессе игры поэта, слова и того вечернего настроения, которое, как живое Ты, говорило с творцом.