— Нет, ты необыкновенная, — упрямо сказал Геннадий. — И это я не только про сегодня, а про всегда. Ты должна знать, какая ты необыкновенная.
— Рыжая, — сказала Ася.
Геннадий возмутился:
— Ты — рыжая? Ты самая...
Он остановился: все уже было сказано.
Ася ничего не ответила и, отвернувшись от него, стала смотреть через перила балкона в нижнюю часть зала. Ее волосы, рыжие, нет, не рыжие, как ему всегда казалось, а какие-то темно-золотые или, скорее, светло-бронзовые (точно такой цвет был у самых тоненьких жилок сопротивления, с которыми всегда было много возни при монтаже) — неважно, как называется этот цвет, важно, что такой цвет мог быть только у Асиных волос, — эти ее волосы и щека с нежным румянцем были совсем рядом с ним. Гораздо ближе, чем только что на мотороллере, когда она сидела сзади.
— Не смотри на меня так, — попросила Ася, не оборачиваясь.
— Как?
— Вот так, как смотришь. Давай лучше есть мороженое.
Ну что ж, будем есть мороженое. Все равно нужно набраться сил после слов, которые он только что сказал Асе. Они и для него самого были неожиданными. Геннадий не знал, что может говорить такими словами.
Он так задумался, что не заметил, как опередил Асю: она еще только доедала шоколадные шарики, осторожно проверяя ложечкой, не тают ли остальные, а он уже съел и два шоколадных, и два сливочных, и два крем-брюле.
Геннадий тревожно покосился на Асю. Все-таки это было нелепо: заговорил о том, какая она необыкновенная, и вдруг набросился на мороженое, как голодающий. А все потому, что задумался. И не заметил бы, что ест и сколько съел, если бы не вкус двух последних шариков земляничного мороженого, от которого во рту сразу запахло детским зубным порошком. Но Ася все так же глядела вниз и в сторону.
«Волнуется, — с облегчением догадался Геннадий. — Все-таки то, что я сказал, это настоящее признание. Понятно, переживает».
Теперь нужно было сделать два следующих решительных шага — спросить: «Как ты ко мне относишься, Рыжик?» Нет, без «Рыжика». Просто, серьезно, мужественно: «Ася, как ты ко мне относишься?» И еще нужно было сказать: «Я случайно видел, как ты сегодня выходила из церкви. Это все муть и пережитки. Хочешь, я объясню, почему никакого бога нет и быть не может?»
Геннадий решил начать с того, что легче: с существования бога. Но и к этому несложному делу требовался подход: может, ей уже серьезно забили голову религиозным дурманом и предрассудками?
— Я хочу задать тебе один вопрос, — сказал он значительным голосом.
Ася повернулась к Геннадию и внимательно на него посмотрела.
— Не надо задавать мне этого вопроса, — сказала она и снова стала глядеть вниз.
— Почему? — растерянно спросил Геннадий. Как она могла угадать, о чем он с ней собирается говорить? — Я, конечно, не вмешиваюсь, — сказал он, — твое личное дело. Ты не думай, что я тебе речи говорить буду, я только хотел спросить... Ну, и сказать. Понимаешь...
Геннадий остановился. Все было очень просто: необъяснимых явлений в природе нет, все можно понять и объяснить. Мир материален, материя состоит из атомов, атомы из электронов, физика изучает законы их движения, и даже самые загадочные постепенно становятся понятными. Полный порядок! Если раньше еще люди могли верить в бога, то теперь, когда машины сами решают задачи, а по небу летают спутники и ракеты, где может быть бог? Какой? Зачем? Для него и места не осталось. Все очень просто.
И все-таки здесь, в кафе, в ярком свете люстры, которая висит почти рядом с их головами, у столика, на котором стоят вазочки с горками разноцветных шариков мороженого и стаканы с весело лопающимися пузырьками газа в ярко-красной воде, странно говорить с девушкой о таких серьезных и скучных вещах.
Слово «мировоззрение» Генка в последний раз употребил в девятом классе, когда писал сочинение «Мировоззрение новых людей по роману Н. Г. Чернышевского «Что делать?». Он получил за сочинение тройку. Это было не самым лучшим воспоминанием в его жизни. С тех пор как окончил школу, он вполне обходился без этого слова. В мире и без него все было ясно.
И вдруг такая история! Сидишь в кафе с девушкой. Она тебе очень нравится. И чувствуешь, что обязан, прямо-таки обязан начать с ней разговор, где никак не обойтись без слов, которые казались созданными только для того, чтобы скользить по ним глазами в скучных учебниках. А может, махнуть на все это рукой? Ну, была в церкви, ну, не была — важность какая!
«Струсил, — подумал вдруг Геннадий. — Я струсил!»
Ну нет! Трусости он себе позволить не мог. Нигде! Ни в чем! Никогда! Придется начать еще раз снова. Он собрался с духом.
— Хочешь еще мороженого, Рыжик?
— Я еще это не съела.
— Доедай. А потом я кофе закажу и пирожное, ладно?.. А теперь я тебя все-таки спрошу: ты что, веришь в бога?
— Это и есть тот вопрос, который ты хотел задать? — спросила Ася.
У нее в глазах запрыгали веселые огоньки.
— Именно! — решительно сказал Генка. — Только я не понимаю, чему ты смеешься?