Спасите наши души

То, что Николай увидел в морге, едва не выплеснуло обратно, съеденные накануне, вареники. Узнаваемым оставалась только нижняя часть тела. Грудь и голова представляли собой смесь крови, кожи, мяса, мозгов с белевшими во всем этом костями. «О, Господи, Гриша, за что же тебя так?» — Коля отвел глаза от останков брата, лежащих на столе. «А что, не за что?» — неожиданно ударило в голову. А потом страшно, неожиданно: «А может и меня так, как Гришу?». На миг привиделось окровавленное, разчавленное тело — свое тело. «Нет, со мной такого не будет никогда», — с этой мыслью Николай выскочил из морга.

Немного отдышавшись, Князев пошел обратно. На входе он столкнулся с пожилой женщиной в белом халате.

— Не подскажите, как мне найти главного над этим заведением, — Николай кивнул на морг.

— Обойдете здание, с противоположной стороны будет дверь. Войдете в нее, за ней небольшой коридорчик. С левой стороны, крайняя от входа дверь патологоанатома. Вот он и есть начальник над моргом.

— А зовут его как?

— Ефим Абрамович.

— Спасибо.

— Не за что.

Обойдя здание, Князев увидел дверь, за которой, как и сказала ему женщина в белом халате, располагался небольшой коридорчик. С левой стороны, крайняя от входа дверь имела табличку: «Патологоанатом». Николай открыл дверь. За дверью располагался небольшой кабинетик, в нем, за столом сидел невысокий, щупленький старичок с характерной внешностью и читал какие–то бумаги. «Господи, кому бы сказать, — и даже после смерти тебя евреи будут потрошить».

— Мне бы Ефима Абрамовича.

«Очередной молодой, напористый, невоспитанный молодой человек. Он, наверное, даже не подозревает, что вообще то принято стучаться»:

— Я Ефим Абрамович, чем могу быть полезным.

— Тут к вам привезли… — Князев замялся, не зная как продолжить.

— Привезли тело погибшего в автокатастрофе, — пришел на выручку посетителю патологоанатом.

— Да, да тело. Так вот он был моим братом.

Старенькому патологоанатому вспомнилась фраза, брошенная час назад одной из медсестер: " Сегодня знаете, кого к нам привезли? Самого главного рэкетира города. Ехал и врезался в бетонный столб». Ефим Абрамович еще раз, внимательно посмотрел на посетителя. «А это значит его брат, брат рэкетира. Яблоко от яблони…», — неожиданная неприязнь овладела им. Неприязнь интеллигента старой закалки к грубому, наглому молодому дельцу с криминальным душком, вернее не душком — вонью. Он поднялся и вышел из–за стола.

— Соболезную вашему горю, но все–таки чем я могу вам помочь?

— Нельзя ли Гришу, моего брата… ммм, чуть облагородить.

— Что значит чуть?

— Что бы было можно похоронить его в открытом гробу.

— Слепить Вашего брата обратно, привести его, так сказать, в смотрительный вид сможет разве что Господь Бог, — патологоанатом развел руками.

— Я хорошо заплачу.

— Я бы и рад, но уж слишком…, — и снова старичок развел руки.

Князеву показалось, что тот чуть улыбнулся. «Ах ты, старый еврей, пригрелся тут…»:

— Так, что же это ему, как освежеванному барану, на тот свет отправляться? — вскипел Князев, — если не способны, так и скажите, другого, более толкового найду.

— Ищите, Ваше право. Ну а насчет освежеванного барана, — медленно, четко проговаривая слова, патологоанатому неожиданно пришло на ум: «Ешьте медленно, тщательно пережевывая пищу», — так вот, в каком виде Господь захочет увидеть грешную душу, в таком виде она перед Ним и предстает».

— Ах ты… старый еврей, — Князев угрожающе шагнул вперед, чего здесь воздух портишь, чего не уезжаешь в Израиль?

Старичок инстинктивно отшатнулся и прикрыл рукой, лежащие на столе документы:

— Да, я старый еврей и я действительно уезжаю из этой хамской страны в Израиль. Ну а насчет порчи воздуха, старый врач на мгновение запнулся, — так это надо еще разобраться, кто портит воздух. Мне кажется, что сейчас его портит кое–кто–то другой, вернее, кое–что другое, через стенку отсюда.

— Ах ты… — Князев подскочил к старику.

— Ефим Абрамович, — на пороге открывшейся двери стояла санитарка с ведром и шваброй, — разрешите, я уберу в Вашем кабинете.

Князев замер, повернул голову, посмотрел на вошедшую, затем вновь, обернувшись к врачу, процедил:

— Ну, старый еврей, я тебе это еще припомню, — выскочил из кабинета.

Ефим Абрамович, тяжело оперся руками об стол, потом посмотрел на ошарашенную санитарку:

— Валентина Степановна, я через пять минут выйду из кабинета. Подождите чуток.

Дождавшись, чтобы санитарка вышла из кабинета, он вновь склонился над лежащими на столе бумагами. Это были документы на выезд на постоянное место жительство в Израиль. «Господи, неужели я через месяц смогу помолиться перед стеной плача».

«Ладно, еврей, черт с тобой. Но, по–моему, Гришку, действительно, нельзя облагородить. Извини, браток, но придется тебе свой последний путь проделать за плотно закрытой крышкой. Но похороны будут по высшему разряду. Я тебе это обещаю, Гриша». С этой минуты день для Николая Князева воспринимался как набор эпизодов из фильма «Организация престижных похорон».